Владимир Михановский - Гостиница «Сигма»
С легкой руки Григо орионцы окрестили своего невидимого хозяина Семиглазом.
Время шло, и люди все более настоятельно начинали ощущать нужду в занятиях, которые могли бы заполнить вынужденный досуг.
Из всех орионцев Брок выделял Любаву. Его полудетское чувство к Любаве с годами развилось и окрепло. Однако с некоторых пор Броку начало казаться, что Любава к нему равнодушна. Нет, девушка не избегала его, она относилась к Броку ласково и ровно — точно так же, как к остальным орионцам. «Разве это любовь?» — спрашивал себя Брок. Спрашивал — и не находил ответа.
Он и минуты не мог прожить без Любавы. Однако, наделенный гордостью сверх меры, стал прятать свои чувства, скрывать их под маской язвительной насмешливости. Это ему удавалось — так, по крайней мере, считал сам Брок.
Теперь, в пустом зале, он решил окончательно объясниться с Любавой.
После выходки с брикетом Брок чувствовал некоторую неловкость.
— Послушай, Любава, — сказал он, глядя в сторону, — что бы ты хотела больше всего на свете?
Живые глаза девушки затуманились.
— Я бы хотела, чтобы все мы вышли отсюда, — сказала Любава, сделав широкий жест в сторону прозрачной стены. — Чтобы земляне встретили нас, орионцев, как братья… Короче говоря, чтобы все были счастливы…
— Этого каждый из нас хочет, — нетерпеливо перебил Брок. — А вот ты сама по себе, ты для себя чего хотела бы?
Полные губы Любавы дрогнули.
— Не понимаю, о чем ты, Брок, — сказала она.
— Ты хотела бы полюбить кого-нибудь? — неожиданно спросил Брок.
Любава усмехнулась.
— Так и быть, открою тебе тайну, — сказала она. — Я люблю капитана.
Брок быстро глянул на Любаву и, обнаружив улыбку в ее глазах, сам расхохотался. Трудно было придумать что-либо более нелепое. Капитан Джой Арго — и любовь? Полно, да ведомы ли ему вообще подобные чувства? Кажется, все его жизненные помыслы сосредоточены были на одном — полет «Ориона», выполнение задачи, возложенной на экипаж Координационным советом. Любовь, ревность, маленькие трагедии, время от времени разыгрывавшиеся на борту пульсолета, — все это скользило мимо его сознания.
Брок покачал головой.
— Кандидатура капитана отвергается, — заявил он.
— Ты можешь предложить другую? — поинтересовалась Любава.
— Да.
— Какую же?
— Свою, — бухнул Брок, словно бросаясь в холодную воду.
— Такую размазню, как ты, нельзя полюбить. Только пожалеть можно, — ответила Любава.
— Ну, так пожалей.
Любава промолчала. Поправив прическу, она подошла к фонтану и напилась.
— Сегодня особенно горчит, — сказала она.
— Горчит! — взорвался Брок. — Семиглаз нас систематически отравляет. Мы пьем медленно действующий яд.
— Зачем ему нужно было бы с нами возиться? Уж если бы Семиглаз решил нас отравить, он мог бы это сделать гораздо проще и быстрее, — заметила Любава.
— Глаза, всюду глаза! — пробормотал Брок.
— Ты о чем?
— Такое ощущение, будто на меня отовсюду, из каждого закоулка, смотрят сотни, тысячи глаз и никуда от них не скроешься! — пожаловался Брок.
Любава покачала головой:
— Нервы.
— Неужели ты веришь, что мы найдем выход из этого тупика? — спросил Брок.
— Я верю в доброжелательность Земли, — чуточку торжественно произнесла Любава. Помолчав, добавила: — И в нашего капитана.
— Я иногда кажусь себе старым-старым, — сказал тихо Брок. — Будто тысячу лет живу в этом заколдованном замке. Кажется, найти волшебное слово — и двери замка распахнутся. Но этого слова никто из нас найти не может.
Со дня возвращения «Ориона» на Землю прошло, в сущности, совсем немного времени, но орионцам — Брок был прав — казалось, что они пользуются деспотическим гостеприимством Семиглаза уже бог знает сколько дней и ночей.
Самое трудное для экипажа было правильно оценить создавшуюся ситуацию и, как следствие этого, выработать единственно разумную линию поведения.
Никто не мог ответить орионцам на вопрос, что им следует делать.
Должны ли они придерживаться выжидательной тактики, терпеливо наблюдая ход событий?
Или же, наоборот, им необходимо, не теряя ни минуты, идти на штурм, сделать отчаянную попытку вырваться из плена на свободу?..
Глава 4
ВЕК XXII
Высоко, на дальней стреме
(Чаша мира глубока!),
Тлеет медленное время,
Гаснут искорки-века.
Иглы звездного убранства,
Звезд скрещенные мечи,
Неевклидова пространства
Искривленные лучи.
Зреет, будто к новоселью,
Замечательный восход!
Над людскою колыбелью
Солнце красное встает.
…Облаков повадка рабья,
Вспышки бед, стихий прибой, —
Кто докажет мне, что слаб я
Перед силою слепой,
Что меня поглотят ночи,
Ливни смогут захлестнуть
И что жизнь моя короче,
Чем луча бессонный путь?
Счастье было в том, что, прежде чем потерять сознание, Борца успел дотянуться до своего биопередатчика и сжать его. По сигналу бедствия, испущенному угасающим мозгом Борцы, прибыла медицинская служба.
Сам по себе сигнал бедствия не мог еще служить источником особой тревоги. Мало ли что случается с человеком. Он может ушибиться, прыгая с вышки в реку, может пострадать, проводя опыт в лаборатории, наконец, может просто ногу подвернуть, как говорится, на ровном месте.
Здесь, однако, судя по всему, случай был особый…
Борца лежал навзничь, рука его сжимала передатчик с такой силой, что разжать ее удалось с трудом. Пульс почти не прощупывался.
Безликие медики в масках облепили тело Борцы датчиками, и все результаты измерений были незамедлительно транслированы в БИЦ — Большой информационный центр, хранивший в своей памяти симптомы всех людских болезней от сотворения мира.
Медики принялись хлопотать вокруг Борцы. Однако все дежурные меры, принятые ими, успехом не увенчались: привести в чувство Борцу не удалось.
Труп Бузивса в герметическом контейнере направили на клиническое исследование.
— Вот это называется — болезни на Земле побеждены, — хмуро сказал начальник группы, глядя на белое как мрамор лицо Борцы.
— Подождем, что скажет БИЦ, — отозвался помощник.
— Есть еще кто-нибудь в квартире? — спросил начальник.
Помощник покачал головой.
— Когда мы вылетали сюда по сигналу, я успел проверить карточку этого дома, — сказал он и процитировал по памяти: — «Борца, двадцать четыре года, холостяк, окончил Звездную академию, состоит в Карантинной службе, живет один…»
