Ф. Ришар-Бессьер - Имя мне... Все
Невероятно, что она может задавать такие вопросы! Мне нужно быть осторожным, так как она записывает все, что я говорю, и никогда не забывает этого. Настоящая энциклопедическая память!
Она знает уже все о моей семье, о возрасте, профессии и вкусах моих близких друзей; может по памяти рассказать содержание всех фильмов, о которых я вспомнил и пересказал ей в некоторые бессонные ночи. Она говорит со мной о Джо так, будто знает его всю жизнь!
Джо! Единственный, кто будет ужасно доволен, когда я вернусь с псевдо-Арабеллой, не отходящей от меня ни на шаг. Я представляю, как он подмигнет мне:
— Ну что, дружище, признайтесь, что у папы Джо была чертовски отличная идея создать эту супермодель! Кем бы вы стали и во что превратились бы без Арабеллы? Я вас об этом спрашиваю.
Земные женщины? Вздор, дрянь по сравнению с этим…
Мы вместе посмеемся над шуткой, и все остальное будет лишь воспоминанием — не больше. Эх, если бы они могли прилететь сюда до Нового года! Но как я могу быть уверен в этом? Эта проблема — увы! — оставляет мою спутницу совершенно равнодушной и нисколько не трогает. Тем не менее, когда во время обеда я громко обсуждаю эту проблему, она в конце концов удивляется: — Здесь, на Рока, вы несчастны?
— Человек не создан для жизни в одиночестве. Это противоречит законам природы.
— Но вы больше не одиноки, господин Кларк! Один плюс один равно двум!
Логика электронного мозга абсурд для мозга человека, однако я не решаюсь произнести это вслух. Как-никак, в известном смысле…
Я держу тарелку. Моя спутница, в свою очередь, накладывает себе новую порцию. Я смотрю на нее с изумлением. Интересно, что она находит в этих блюдах? Но с какой деликатностью и утонченностью хорошо образованной женщины она их оценивает!
Еще одна штучка старины Джо. Вся проглоченная ею пища попадает во внутренний мешок, где расщепляется девяносто процентов общей массы. Оставшиеся десять процентов выводятся в другой мешочек, откуда затем удаляются. Должен признать, что это довольно разумно…
— Еще немного рагу, господин Кларк?
— Нет, спасибо.
— Надеюсь, вам понравилось?
— Все было очень вкусно.
— Фрукты?
— Нет, Арабелла.
Я прикусил язык, но было уже поздно. Наградив ее этим именем, теперь я корю себя за это. Мне не следовало этого делать. Просто у меня это вырвалось. Моя подруга резко вскинула брови… и опять мне хочется назвать ее куклой, механизмом, машиной… О!.. Эти слова!
— Почему вы меня никогда не называете Арабеллой? Это имя мне очень нравится.
— Эх! Вам будет очень трудно это понять. Мне не хотелось бы когда-нибудь объяснять вам все это.
— Но это же смешно! Хозяин должен всегда доверять гуманоиду все свои тревоги и переживания по своему усмотрению. Груз секретов и тайн может быть слишком тяжел для одного человека.
— Я сам это выбрал, и я…
— Пункт 314, свод правил…
— Мне плевать на пункт 314! И больше не перебивай меня, этого достаточно…
— Для гуманоида невыносимо, когда отказываются использовать его по прямому назначению с привлечением всех его способностей…
— Во имя милосердия господнего, я прошу вас…
— Я повторяю, пункт 314…
— Вы…
— Расскажите мне об Арабелле.
Я посмотрел на нее остолбенело.
— Нет, что это вы себе позволяете? Какое право вы имеете так говорить со мной?
Она с достоинством и важностью встала, чтобы высказать:
— Это покушение на законы роботехники, господин Кларк.
— Хуже! Злоупотребление человеческим разумом!
— Нет. Это всего лишь эмоциональный взрыв и больше ничего.
— Если бы вы были Арабеллой…
— У нее никогда не нашлось бы мужества так с вами разговаривать.
— Нет, конечно же, нет.
— Этого я и боялась. Человеческим женщинам не хватает практичности и находчивости.
— У них, слава богу, есть иные качества, которые украшают их; они обладают массой достоинств.
— К несчастью, вы их любите за их недостатки.
— Безусловно, у Арабеллы есть свои недостатки, — но они — человеческие.
— Даже то, что она не знала о вашей любви?
— Может быть…
— Вы долго ее знали?
— О, да…
— Где вы с ней познакомились?
— На берегах Гудзона, воскресным утром.
— Весной? Летом?
— 28 мая. Она стояла на понтонном мосту. Ее длинные волосы развевались на ветру.
— Ее платье?
— Нет, на ней были шорты и блузка с глубоким вырезом.
Я подошел к ней, предложил сигарету. В это время…
— Господин Кларк… — Она взглянула на меня так, будто очнулась от долгого сна. — Господин Кларк…
— Она мне улыбнулась ласково, и, я ее спросил…
— Господин Кларк…
Я почувствовал, как рука моей спутницы вцепилась в мое плечо с такой силой, что я вскинул голову с тревогой и беспокойством: — что происходит?
— Слушайте!
Она указала куда-то в небо через большое открытое окно.
— Так вы ничего не слышите?
— Что там такое, в конце концов?
— Какой-то странный шум… Шум мотора… Да! Я в этом совершенно уверена.
Ее сообщение произвело на меня впечатление ведра вылитой прямо на голову воды. Одним прыжком я оказался на улице, не смея даже поверить… Но я все еще ничего не слышал. Она присоединилась ко мне и, предугадывая мой вопрос, поспешила сказать:
— Я вас уверяю, что отчетливо слышала шум.
Мы бросились на середину поляны, торопясь изо всех сил и сверля небо взглядами. Мной овладела надежда. Мой бог, если бы это оказалось правдой! Маленькие сверхчувствительные звукоуловители гуманоида действительно могли зарегистрировать шум мотора…
В этом случае парни старины Джо уже были бы здесь, тщательно исследуя поверхность Рока с бортов своих маленьких вертолетов.
Мы бегом пересекли лесок, чтобы взобраться на вершину скалистого холма, и оттуда внимательно, но тщетно вглядывались в небо, голубое, чистое и безмятежное небо, где в направлении севера начали расти большие кучевые облака. Я же так ничего и не слышу…
Да и не вижу тоже. Ничего похожего на вертолет, ни одной черной точки на горизонте. В это мгновение небо вдалеке, словно удар кнута, располосовала молния. Услышав раскаты грома, я улыбнулся и повернулся к своей подруге. Итак, всего лишь ложная тревога.
Действительно, нужно обладать очень тонким слухом, чтобы отличить раскаты грома от рева реактивного самолета на таком расстоянии.
— Я была совершенно уверена… — извинилась псевдо-Арабелла, удрученно взмахнув рукой.
— Неважно.
Спускаясь с этой верхотуры, я, с грехом пополам, помогаю сойти вниз Арабелле, но она вдруг подскальзывается и падает, растянувшись на камнях во весь рост. Большим прыжком я бросаюсь к ней. Черт возьми! Сломана правая лодыжка. Нога, перекрученная самым невероятным образом, свободно висит. Я неподвижно стою и ругаюсь, как последний солдафон: — Это моя вина… Ваши лодыжки очень хрупкие… Мне следовало бы быть более осторожным и внимательным.