Виталий Забирко - Везде чужой
То, что в городке не горел ни один фонарь, а в редком окне еле светилась масляная коптилка с экономно вытравленным фитилём, Таксон Тей понимал. Жесточайший топливный кризис, вызванный истощением месторождений. Но то, что кругом стояла необычная, как в поле, тишина, и за всё время, пока он шёл к станции, ни из одного двора его не облаяла ни одна собака, пониманию не поддавалось. Отсутствие собак нефтяным кризисом не объяснишь.
Станционное здание не изменилось. Как построили его ещё во времена государя, так оно и просуществовало все режимы, сохранившись до сего времени. Когда-то красный обожжённый кирпич, пропитавшись за полтора столетия паровозной гарью, почернел, местами, словно изъеденный оспой, выкрошился, но здание стояло крепко. На пустом перроне, судорожно вздрагивая, раскачивался единственный светильник - электрическая лампочка в конусе жестяного абажура. Раскачивался не ветром, а огромными, с ладонь, ночными бабочками, бьющимися об абажур. Хаотическое дрожание на земле вырезанного из темноты круга света вызывало ощущение ненатуральности, зыбкости, ставя под сомнение саму материальную сущность перрона, хотя ритмичное постукивание движка электростанции где-то в темноте за идеальными линиями отблескивающих рельсов и стоящим на дальнем пути товарным составом настаивало на реальности.
"Всё-таки электричество здесь есть", - ехидно отметил Таксон Тей. С орбиты, в редкие проплешины возросшей за последние годы облачности, он видел на ночной стороне планеты сильно поредевшие электрические огни городов. Да и лесовоз освещался не коптилкой. Было здесь электричество. Сохранилось, хотя на месте распределительной подстанции, стоявшей когда-то по ту сторону путей возле леса, угадывались лишь насквозь проржавевшие остовы опор; столбы же вдоль путей с контактным проводом для электровозов исчезли совсем. Зато у входного семафора появилась водоразборная колонка для паровозов. На том же месте, что и лет восемьдесят назад. Под ней стоял паровоз и, шумно стравливая пар, заполнял котлы. Таксон Тей вошёл в здание станции. Грязный, заплёванный, деревянный пол, стены с осыпавшейся местами штукатуркой, ряд лавок, на которых спали несколько шаромыг. Как в ночлежке. Только на стене вместо распорядка висело расписание, ставившее в известность, что через Крейдяное проходят три поезда дальнего следования и два местных. Не густо. Зато стояли они тут по полчаса - с давних времён Крейдяное славилось мягкой водой. Теперь же, если вспомнить, как ею пользовались в публичном доме... Впрочем, можно представить, что за вода в других местах, если именно тут всё равно предпочитали заправлять паровозы.
Таксон Тей несмело постучал в закрытое окошко кассы. Никакого результата. Он постучал чуть громче. Окошко внезапно распахнулось, и оттуда выглянуло заспанное лицо кассирши.
- Э... - только и успел выдавить Таксон Тей.
- Билетов нет! - отрезала кассирша и захлопнула окошко. Её натренированному взгляду хватило мгновения, чтобы оценить состоятельность пассажира.
Оторопевший Тей несколько минут разбирал ситуацию с психоматрицей, но, так и не уяснив нюансов необходимой линии поведения, полностью доверил Таксону уладить дела с билетом. Его начинала серьёзно беспокоить раздвоенность личности - почему-то полного слияния сознания с наложенной психоматрицей до сих пор не наступило.
Таксон не стал стучать в окошко. По-хозяйски небрежно распахнул его и бросил перед дремавшей кассиршей несколько крупных купюр.
- От-тин п-пилет ф столитса, - подражая западному акценту, распорядился он. - Статша не нат-та!
Кассирша расцвела. Куда только сон девался.
- Люкс! - подмигнула она Таксону Тею будто старому знакомому и принялась оформлять билет.
Таксон Тей погадал, относилось ли её восклицание к сумме денег или к классности вагона, и на всякий случай бросил такую же неопределённую фразу:
- Трасифо жит не сапретишь!
И нарвался. Ему объяснили не только, когда придёт поезд, на какой путь, где остановится его вагон, и какое у него место, но и как зовут кассиршу, где она живёт (а живёт она одна), и как найти её дом, если в следующий приезд в Крейдяное у него снова случится затруднение с билетом. На прощание кассирша томно вздохнула и, протягивая билет, влажно закатила глаза. Ей тоже хотелось "трасифо жит".
Таксон посмеивался над разыгранной им сценкой, Тей же был откровенно сконфужен и не заметил, как один из шаромыг начал сползать с лавки, чтобы последовать за ним на перрон. Но Таксон среагировал. Проходя мимо, небрежно прижал голову шаромыги к лавке и посоветовал:
- Па-аслушай! Лутше леши ст-тесь шифой, тшем там - с перересатым хорлой.
Совет оказался действенным, и оставшийся до прихода поезда час он провёл на перроне в одиночестве. Но на душе у Тея было гадко. Он не мог представить, что после слияния с психоматрицей сможет не только произносить подобные фразы, но и соответствующим образом действовать. Его сознание, воспитанное высокогуманной моралью, основанной на неприкосновенности, уважении и любви к личности другого человека, бунтовало, и, вероятно, поэтому слияния с психоматрицей до сих пор не наступило.
Пока он ждал, на станцию дважды, меняя друг друга, подавались товарные составы, и их паровозы непременно загонялись под колонку. Наконец с получасовым опозданием прибыл "столичный". Вагон остановился там, где и предсказала кассирша, но тамбур никто не открыл. И Таксону Тею пришлось долго стучать, пока за стеклом не показалась заспанная физиономия проводника. Он окинул Таксона Тея придирчивым взглядом и, не открывая двери, недовольно спросил через стекло:
- Чего надо?
Таксон Тей усмехнулся и приложил билет к стеклу. Учитывая состояние его одежды, билет должен был оказаться более действенным средством, чем словесные уговоры. Он им и оказался, впрочем, всё равно в недостаточной мере убедительным. Проводник дверь открыл, но, прежде чем впустить пассажира, долго изучал билет, поднеся его к самым глазам. Разве что на зуб не попробовал. Ему было явно в диковинку, что в такой глуши кто-то садится в люкс-вагон.
- Купе номер два, - наконец буркнул он и посторонился.
- А как насчёт чаю? - спросил Таксон Тей.
Проводник снова смерил его взглядом. При свете тусклой лампочки в тамбуре костюм Таксона Тея выглядел ещё непригляднее.
- В третьем часу ночи, - нехорошо оскалился проводник, - бог подаст!
- И поесть что-нибудь, - как ни в чём не бывало продолжил Таксон Тей. Галантным жестом он вложил крупную купюру в верхний карман кителя мгновенно присмиревшего проводника.
Конечно, до спального вагона времен Республиканства этому вагону было далеко. Исчезли пластик и алюминий, их место вновь заняло дерево. Купе, правда, оказалось шире: слева - две спальные полки одна над другой; справа - шкаф и умывальник; у окна - откидной столик. Зеркало отсутствовало, вода в умывальнике тоже.
