Ивакин Геннадьевич - Неправда
Ноги стали словно ватные, он понял, кто это. Это тот самый... Это тот, кто "ПРИШЕЛ!". Студент прибавил, но время как будто замедлилось, а пространство стало таким плотным, что бежать приходилось, словно по пояс в реке против течения. Фигура приближалась, так же медленно, неумолимо, неотвратимо.
"Или! Или! Лама савахфани!" снова вдруг мелькнули незнакомые слова. И Леха перекрестился. Неумело, наверное, в первый раз в жизни, он старательно ткнул себя в лоб, живот, правое плечо, левое плечо.
И ураган кончился. Дождь, конечно, шел, но ветра уже не было. И молнии уже уходили на восток. И уже начинало светать. И никого не было, никакой фигуры с надвинутым на глаза капюшоном.
Леха медленно приходил в себя. Смертельно болела голова, его подташнивало, но это было не важно, потому что он знал - все кончилось. Он стоял на перекрестке в одних носках, около своего института. Каким-то чудом он перескочил через яму, еще осенью выкопанную водопроводчиками. В руках студент держал мокрые кеды и ключ от детского сада.
На газоне он снял носки, сунул их зачем-то в карман, надел кеды, выбросил насквозь измочаленную пачку сигарет. И все это в полутумане, на автомате каком-то.
И на этом же автопилоте побрел в ближайшую церковь.
Конечно, ночь, храм наверняка закрыт. Но хотя бы так посидеть, возле ограды. Возвращаться в детский сад? Даже думать об этом не хотелось.
Зубы стучали не от холода, не то от страха. Скорее всего, от того и другого. Но, по крайней мере, не от ужаса и отчаяния.
А церковь была почему-то открыта! Не смея заходить далеко, он остановился у порога, шла какая-то служба. Народу было немного - одни бабушки. Они только покосились на мокрого, с ног до головы в глине, парня, но ничего не сказали. Наверное, его дикие глаза объяснили им все. Псих и тот к Богу тянется.
Свечное тепло и размеренные басы священников почему-то успокоили Лешку. Захотелось спать. Как младенцу в люльке, когда материнская прохладная ладонь ложится на разгоряченный лоб... А со всех сторон ласково и, одновременно, строго смотрели серьезные лики икон...
Тяжело вздохнув, Лешка вышел на улицу, когда сердце его перестало колошматиться о, помнящие еще смертельные объятия, ребра. Светло-серое небо уже успокоилось, только запоздавшие капли смачно чмокали с деревьев о землю. На работу надо было все же идти. Посмотреть - все ли в порядке? По крайней мере, проверить - закрыл ли он дверь, когда выскочил. Этого он не помнил.
Впрочем, все произошедшее уже начинало казаться каким-то чудовищным сном.
"Завтра я уже буду смеяться над всем!" - мелькнула откуда-то мысль - "Или не буду?" - противоречила ей другая.
Вдруг в ноги Лешке кто-то ткнулся. Маленький белый котенок, пару месяцев от роду. Мокрый как гусь, он терся о грязные джинсы. Лешка взял его на руки. Тот немедленно замурлыкал, выпрашивая ласку и еду.
- Ну, пошли! - сказал котенку Лешка - Вы же кошки, говорят, нечистую силу видите! Вот посмотришь, как да что.
По дороге пришлось зайти в круглосуточный магазинчик, что на полпути между общагой и детским садом. Магазинчик тот имел очень странное название "XXI век". Вроде бы и эпоха Водолея еще не началась, с другой стороны обслуживание здесь осталось вполне совковым. Опять же, можете себе представить какой-нибудь магазин или кабак с названием "XIX век" или того хуже, например "XVII столетие"? Понятно, что хозяева хотят подчеркнуть суперсовременность их лавки, но ведь через какое-то время, пусть даже через сто лет это название устареет. А значит, и понятно нежелание новых хозяев жизни строить и быть здесь навсегда. Временщики... А это значит, что плевать этим бизнесменам на тебя, на город, на страну. А может быть и на самих себя. А может быть и на все. Кроме денег, конечно. В другое время, Лешка бы обязательно поразмышлял на эту тему, но не сейчас, не сегодня...
Здесь студенты обычно брали тот самый "Рояль". Но на этот раз заспанная продавщица удивленно выдала только бутылку сливок. Ну и, конечно, сигарет.
Дверь здания была на удивление закрыта. "Рефлексы!" - подивился Леха. - "А кеды забыл!" А котенок за пазухой уютно заворочался и стал мурлыкать еще больше. Это Леху успокоило. Он открыл дверь, зашел в комнатку и... обомлел: "Ешкин кот!" Огромный сук старого тополя, сбитый ураганом, разбил окно и, разорвав непрочную ткань раскладушки, воткнулся в пол на несколько сантиметров. Как раз в том месте, где у Лехи должна была быть голова.
"Вот ведь японская кочерыжка!". - Теперь он закурил прямо в кабинете. И руки его дрожали, так что сломал он несколько спичек.
Но тут замяучил котенок.
- Действительно, брат. - погладил его Лешка. - Я сегодня второй раз родился. Так что бахнем, обязательно бахнем. Только вот вина у меня нет. Сливки будешь? Пошли на кухню.
Котенок, естественно, согласился. И стал лакать с таким хлюпом, что слышно было, наверное, на втором этаже. Брюхо его надулось как барабан. По неистребимой кошачьей привычке котенок сразу после еды стал умываться и мурлыкать одновременно. По малости лет это у него получалось плохо, но котейка старался.
А Леха закимарил, опершись на стенку. И, потому, не увидел, как котенок вздрогнул, вздыбил загривочек и уставился в окно, когда там мелькнула чья-то тень. Но потом успокоился и снова стал вылизываться.
Наверное, это был голубь. Или ворона.
А когда котенок тоже малость подремал, то потом сладко потянулся и ушел в ту самую маленькую комнатку, где с огромным трудом вскарабкался по стволу сука и ушел по своим делам. Больше его Леха никогда не видел.
2. 1 мая 1994 года. Воскресение. Город Киров.
Через пару часов тяжелого утреннего сна сторож позвонил заведующей. Та приехала быстро, поохала, поахала, покачала головой. Леха сказал ей, что сидел на кухне, пил чай и читал, когда все случилось. Не будешь же себе на голову правду рассказывать. Еще психиатров вызовет... Потом они вдвоем обошли здание. Оказалось, что с крыши сорвало несколько листов шифера, один из которых как раз и сбил тот самый злосчастный сук, а второй угрожающе качался в поломанных ветках тополя. И еще затопило подвал. Потом бросилась в свой кабинет искать каких-то срочных ремонтников, на кого-то крепко ругалась, едва ли ногами не топала. Потом, видя Лехино состояние, смилостивилась и отпустила его до вечера домой. И только напоследок спросила:
- А ты чего весь в грязи-то?
Леха врать не хотел, а потому просто пожал плечами. Заведующая сочувственно покивала, сказала что-то про аффект, и добавила: "Ну, иди, иди"
Сонная вахтерша, вечно вязавшая носки бесчисленным внучатам, на вахте пропустила его без лишних вопросов, только в спину буркнула свое собственное объяснение: "Опять ужрался, а ведь третий курс, как не стыдно".
