Мэтью Джонсон - «Если», 2009 № 08
— Маркин, в чем дело?
Я поставил сковородку на огонь. Ножом ловко отхватил кусок сливочного масла и кинул его на середину сковороды. Подождал, когда масло начнет подтаивать по бокам, и сказал:
— Я готовлю яичницу для Людочки.
— Нашу яичницу, — сказала печка.
— И для этого ты используешь научный объект ПОГ-2?
— Простите! — воскликнула печка.
Капитан строго посмотрел на нее:
— В чем дело?
Печка сказала:
— Я ошиблась. Вместо «нашей Людочки» сказала «нашу яичницу».
Капитан кивнул и повернулся ко мне:
— Что ты за человек, Маркин. Как оно все в тебе помещается, а? Ведь умный же парень. Но это разгильдяйство. Невнимание к окружающим. Посмотри, до чего ты довел Ярцеву! А печку? Высокоинтеллектуальный объект, предназначенный для приготовления сложнейших органических блюд, погряз в быту!
Я дождался момента, когда масло начнет ворчать, и разбил яйца. Аккуратно выпустил желток и белок из скорлупы. Главное, чтоб желтки не растеклись. Людочка любит яичницу-глазунью.
Я сказал:
— Что тут такого? Я люблю Людочку и хочу сделать ей приятное.
Капитан воскликнул:
— Ярцева плачет! Каким надо быть человеком, чтоб довести несгибаемую Ярцеву!
Я сказал:
— Капитан, скажите: для чего нужна любовь? Разве не для того, чтоб делать приятное любимым людям, а неприятное — нелюбимым?
Ярцева плакала. Капитан присел рядом с ней, поправил фуражку и сказал:
— Ну что вы, Ярцева! Такой ценный сотрудник…
— Не хочу быть ценным, — по-детски возмутилась Ярцева. — Хочу быть любимой!
Капитан сказал:
— Вот что я вам скажу, дорогой вы мой навигатор…
Печка закричала:
— ОСТОРОЖНО!
Все замерли.
— Маркин, — сказала печка. — Выключай газ. Немедленно. Иначе… — Она замолчала, со значением хлопая дверкой духовки по моей ноге.
Я выключил газ.
Яичница получилась отменной. Желтки не повреждены, сверху — тонкий слой яичных сопелек.
Но что-то было не так.
Я ударил кулаком по столу и закричал:
— Блин! Совсем мозги мне запудрили! — Я обернулся к Ярцевой и капитану и сказал, едва сдерживаясь: — Посолить забыл.
Капитан посмотрел на меня с удивлением, поправил фуражку и сказал:
— Маркин…
Я сказал:
— Да, это моя фамилия. — Я закричал: — Куда, черт возьми, де-лась солонка?
— Ты поставил ее рядом с печкой, — испуганно сказала Ярцева.
Капитан сказал:
— Ну что вы переживаете, Ярцева. Нет на корабле сотрудника ценнее вас. К тому же у вас беджик. Ни у кого нет, а у вас есть. Это чего-то да стоит.
Ярцева сказала:
— Я знаю, чего это стоит. Я ведь бухгалтер по совместительству. — Она достала из кармана заполненный бланк.
Я рылся повсюду в поисках солонки, но найти ее не мог. Куда она делась? Без соли яичница получится совсем не такой, как я задумал.
Я сказал:
— Вот блин.
Ярцева ткнула пальцем в бланк:
— Вот, пожалуйста. Семь шестьдесят. Цена беджа.
Капитан обнял ее за плечи и торжественно произнес:
— Не беджа, нет! — Он сказал: — Это цена нашего уважения к вам, дорогая Ярцева!
В комнату вошла Людочка. Все растерялись, не зная, что сказать. Людочка весело посмотрела на нас и усмехнулась:
— Ну что, троглодиты? Собрание устроили, а меня не позвали?
Капитан встал и поправил сбившуюся фуражку:
— Людочка, вы это… — Он сказал очень строго: — Прошу вас, Людочка, хоть вы оставьте неформальный тон.
Люда улыбнулась капитану, и он растаял. Она подошла ко мне, взяла за подбородок и заставила посмотреть ей в глаза.
Спросила ласково:
— Сережка, почему такой кислый?
Я смотрел в запыленный иллюминатор. Звезды гасли. В космосе наступал рассвет. Это конец нашей с Людочкой любви, подумал я грустно.
Я сказал:
— Да вот, обсуждаем новую прическу Ярцевой.
— Что ты мелешь? — возмутилась печка. — Граждане, что он такое говорит, а?!
Людочка кивнула:
— Все в порядке, печка. Я поняла, что Маркин хотел сказать. — Она щелкнула меня по носу и улыбнулась: — Глупый, ты переживаешь, что не посолил яичницу, которую готовил для меня.
Я потупился.
— Сережка, малыш, ну подумай: я ведь так тебя люблю. Неужели я не похвалю несоленую яичницу, ради приготовления которой ты пошел на огромные жертвы?
Капитан заискивающе произнес:
— Людочка, я ему, между прочим, давал советы. — Он сказал: — Вы же знаете, Людочка, я в яичницах спец, в отличие от Маркина, бывшего пекаря. Но этот Маркин, он как в шалаше родился…
Ярцева подскочила:
— Наглая ложь! Я не звала ее шалашовкой!
Все тактично промолчали.
Ярцева зарыдала пуще прежнего и убежала.
Капитан буркнул:
— Отчет чтоб завтра мне на… — И тоже ушел.
Мы остались втроем: я, Людочка и ПОГ-2.
Я прошептал, глядя в Людочкины глаза:
— И это все? Ты съешь несоленую яичницу?
Она сказала:
— Да.
Я спросил:
— Но какая в этом мораль, Людочка? Это слишком просто, чтобы быть моралью!
В космосе вставало солнце. Колыхались на иллюминаторе занавески. В солнечных лучах, проникающих сквозь иллюминатор, было видно каждую пылинку.
Людочка сказала:
— Мораль в том, Маркин, что рассветов в глубинах космоса не бывает. Это ты навыдумывал. Вот и вся мораль. — Она взяла меня за руку и сказала: — А теперь давай есть.
И мы сели есть. И это было очень просто и правильно, и не надо было думать о какой-то там морали, и я чувствовал себя прекрасно и знал, что Людочка чувствует себя точно так же.
А печка, хитро усмехнувшись, сказала:
— Солонку, кстати, я стырила. Чтоб интрига была. — Она сказала: — Все же я не какая-нибудь буржуйка, а высокоинтеллектуальная ПОГ-2.
ИСТОРИЯ ВТОРАЯ. СПЕЦОБСЛУЖИВАНИЕ ДЛЯ ИНОПЛАНЕТЯНКИНа двадцать первой неделе путешествия мы обнаружили яхту, потерпевшую крушение в поясе астероидов. Наш бравый капитан лично проник в чужой звездолет. К сожалению, все пассажиры яхты были мертвы. Все, кроме милой инопланетной девочки лет семи. Капитан внес ее в спасательную шлюпку на руках. Ярцева, Людочка и я фотографировали героический поступок капитана. Капитан жмурился от частых фотовспышек, говорил смущенно: «Что вы, не надо» и интересовался: «Надеюсь, свет падает на фуражку строго по уставу?».
Инопланетянка выглядела как человек, если не считать острых серых когтей с засохшими пятнами крови и вертикальных зрачков. На плече у девочки висела сумочка-рюкзачок из плотной атласной ткани с аппликацией — черепом и костями. Верх сумки был наглухо стянут красным шнурком.
