Пол Ди Филиппо - Потерянные страницы
Не отчаивайся, тем более из-за отсутствия в твоей душе должного отчаяния. Даже когда кажется, что все кончено, пробуждаются новые силы, а это и значит, что ты еще жива.
Кафка задумался и добавил, словно дополнительную строчку к завещанию:
А если они не пробуждаются, значит, тут все кончено, раз и навсегда.
В рабочем кабинете гостиничных апартаментов на Пятой авеню стоял письменный стол в точности такой же, как и в офисе. Вечерние сумерки укутали Кафку в черное манто. Он от руки писал на родном немецком языке еженедельное письмо младшей, самой любимой сестренке Оттле, ныне живущей с мужем Иосифом Давидом в Берлине.
Дорогая моя Оттла,
Я непомерно рад слышать, что ты наконец освоилась в новом доме и обстановке. Нелегко сбросить кандалы нашей Мамочки-Праги. Иногда я представляю, что самые впечатлительные ее жители словно подвешены на башнях и часовнях города за прокалывающие плоть крючки, как краснокожие на ритуальных истязаниях. Хоть я и сам блуждающий экспатриант уже пару десятков лет, я еще помню свою первоначальную растерянность после того, как дядя Альфред взял меня под свое крыло и, словно ракету, запустил делать карьеру. Думаю, именно извечная память о Богемии и нашем родном городе мешала мне до недавних пор где-либо основаться. Хотя, по правде сказать, мне сразу же начал нравиться скитальческий образ жизни. Есть своя притягательность в отсутствии длительных тесных связей с людьми, да и в постоянной смене мест, рождающих новые мысли.
Все, конечно, изменилось после «Случайной встречи», о которой я тебе распространялся, боюсь, чрезмерно детально. Знакомство в разреженном воздухе одной из вершин Гималаев с неким Учителем — бесценной жемчужиной одиноких гор — и последовавшее годовое пребывание под его обличительной опекой привело к решению поселиться где-нибудь, чтобы следовать определенным целям, в полную силу используя свои таланты. Моя вторая родина, как я с уверенностью могу сказать, теперь Америка — практически последняя страна, которую я посещал в должности инженера, но которая мне часто снилась — вплоть до таких подложных образов, как статуя Свободы с мечом вместо факела! Поэтому здесь, в самом энергоемком центре нового века, я пустил свои корни.
Что касается твоей новой роли матери и жены — прими мои искренние поздравления. Ты знаешь, как высоко я ставлю воспитание потомства, хотя у меня есть немало известных тебе причин относиться к этому делу совсем иначе. Однажды я даже осмелился мечтать о такой доле и для себя. Но счастью не суждено было поселиться в моем доме. Хотя в жизни было много женщин, ни одна из них не соответствовала моим уникальным требованиям. (Конечно, давно ушли в прошлое сожаления о вечном одиночестве.) Любопытно, мой работодатель, господин Макфадден, счел приличным подойти ко мне сегодня именно с этим вопросом. Возможно, я приму его прямолинейный совет и начну вновь ухаживать за прекрасным полом, но только ради временного развлечения. Суровость моего странного образа жизни лишь усугубилась, накладывая на меня еще больше запретов, чем ранее…
Дополнив письмо страницей-другой банальных рассказов и поверхностных расспросов о семье и доме, Кафка остановился на завершающей строке. Поразмыслив, добавил: «Передай привет матери — и только матери». Взвесив письмо на миниатюрных весах, наклеил нужные марки с точностью до цента и спустился на лифте в холл офиса, где сидел консьерж, у которого он и оставил послание.
Затем, вместо того чтобы пойти домой по многолюдным улицам Манхэттена, Кафка направился к белой безобидной дверце, затерявшейся в дальнем углу вестибюля. Оглядевшись по сторонам, чтобы убедиться, что все заняты своими делами, Фрэнк юркнул в портал.
Вниз спускалась слабоосвещенная лестница. Вскоре Кафка очутился в подвале. Пройдя по погруженному в вечную ночь царству, он вышел на еще одну лестницу, ведущую в подполье.
Это подземное королевство казалось даже темнее, чем предыдущее, если не считать мерцающего вдали огонька. Кафка устремился к источнику света.
Становилось все теплей. В конце коридора, за дощатой перегородкой с ненасытной силой горела печь. Дверца была открыта, и полуобнаженный мужчина лопатой забрасывал в печь черные куски угля из огромной кучи.
Некоторое время Кафка наблюдал, как работает мускулистый, вспотевший человек. Вероятно, он и жил здесь, рядом со своим огненным другом, потому что когда б Кафка ни спустился сюда, кочегар вечно утолял голод этого требовательного господина.
На полу стояло ведро с водой. На испещренной пеплом поверхности плавал ковш. Кафка зачерпнул воды и поднес ковш к губам кочегара. Не прекращая работать лопатой, тот жадно проглотил теплую жидкость, полную копоти. После нескольких таких благодеяний кочегар хрипло крякнул в знак того, что его жажда удовлетворена.
Чувствуя, что теперь может заняться собственными делами, Кафка обогнул печь. За асбестовым монстром находилась дверца, которой там по идее не должно было быть. Переступив порог, Кафка оказался в прибежище Галки.
В полумраке комнаты, который нарушали две низковольтные лампочки, громоздились странные механизмы и приспособления. Едва виднелся выход, ведущий будто в никуда. У двери на крючке висела известная уже нам накидка из перьев, на столе лежали маска, шляпа и ярко-желтые перчатки. В стеклянном ящике хранился пояс с оружием и всякими мелкими техническими приспособлениями.
Растягивая удовольствие, граничащее с фетишизмом, Кафка не спеша надел свой костюм. По жилам пронеслась искра, превращающая Фрэнка в сказочного героя.
Издав приглушенный крик, Кафка подошел к телеграфному аппарату. Подняв ленту, начал расшифровывать поступившую информацию.
— Гм-м-м… Банда «Мыши» подозревается в ограблении банка посреди бела дня, а полиция… Волк Бартон бежал из тюрьмы, однако есть предположения, где он скрывается… Дирижабль «Шенандоа» отправляется в первый полет… Ку-Клукс-Клан устроил сборище в Вашингтоне… Так-так, но здесь нет ничего для меня. Стоп, а это что? Федеральное бюро расследований во главе с новым директором господином Гувером рассматривает сообщение о попытке вымогательства у нефтяного магната, владельца крупного сталелитейного предприятия, Джона Д. Рокфеллера. Подозреваемый, сионист-провокатор, чья личность до сих пор не установлена, скрывается под псевдонимом Черный Жук… Ага, вот здесь Галка должен поставить свою отметину!
Дверь кабинета Кафки открылась, и вошла Милли Янсен со стопкой бумаг. Некоторое время она стояла молча, рассматривая трогательную картину, представшую ее взору, затем сочувствующе вздохнула.
