Гарднер Дозуа - Рыцарь теней и призраков
Пена уже начала таять, и в течение нескольких мгновений от нее не осталось ничего, даже пятна. Телесные ничуть не пострадали, хотя толклись вокруг, как рассерженные пчелы, чей улей подло опрокинули, и при этом издавали нечто вроде зловещего жужжания, пытаясь разом говорить и кричать.
Еще через десять минут почти все вернулось в прежнее состояние: туристы и собачники убрались, зато появились новые пешеходы. Телесные снова принялись скандировать и колотить в барабаны, побуждаемые к новым подвигам насилием, совершенным над ними, насилием, оправдавшим их худшие опасения относительно нараставшего натиска неуправляемых технологий, еще более приближавших неизвестное, опасное, хаотическое будущее, которого они не понимали. И при котором не желали жить. Пора нажать на тормоза, пора остановиться!
Цудак сочувствовал их тревогам, понимал их опасения. Вполне естественно: ведь именно он достаточно красноречиво изложил свою позицию, потрясшую не одно поколение, включая этих детей, которые еще не родились, когда он говорил и писал со всей силой своего убеждения.
Все равно слишком поздно. Как слишком поздно и для множества дел, которых он, к своему сожалению, не совершил. Если когда-то и было время остановиться, не говоря о том, чтобы вернуться, как его однажды убеждали, оно давным-давно миновало. Даже когда он писал свой знаменитый манифест, возможно, уже было поздно. Слишком поздно было всегда.
Телесные становились в строй, готовясь маршем обойти парк. Цудак вздохнул. Он надеялся провести здесь несколько мирных часов, подремать под деревьями, слушая шорох ветвей и листьев. Но нет, пора убираться отсюда, пока те, кто постарше, не узнали его.
Он похромал обратно на Спрус-стрит, свернул к своему кварталу и там, на тротуаре увидел нечто. Перед его домом спокойно и величественно возвышался механизм.
Очевидно, он ожидал Цудака, так же терпеливо и скорбно, как гробовщик — клиента: высокая согбенная фигура в неприметном черном одеянии. Вокруг не было ни души.
Цудак перешел улицу и, борясь с внезапным приступом страха, независимо прошагал мимо кибера, хотя краем глаза видел, как тот почти нависает над ним. Чарлз уже поставил ногу на нижнюю ступеньку, когда услышал голос за своей спиной:
— Мистер Цудак?
Чарлз обреченно вздохнул и повернулся:
— Да?
Механизм ринулся к нему, двигаясь быстро, но какой-то странной, неуклюжей, шаркающей походкой, словно боялся оторвать ноги от земли. Он подошел к Цудаку куда ближе, чем позволило бы себе большинство людей, во всяком случае, большинство уроженцев Запада, с их строгим понятием «персонального пространства». Цудак едва удержался, чтобы не отстраниться. К его удивлению, от кибера на таком близком расстоянии ничем не пахло. Ни дуновения, даже в летний день, даже после невероятного прыжка через ряд домов, хотя Чарлз подсознательно готовился к «аромату» масла, резины или литой пластмассы. Ничего подобного. Вообще ничего. На лице нет пор, кожа толстая, гладкая и блестящая, и хотя черты лица чем-то напоминают человеческие, общий эффект довольно неубедителен. Тефлоновый манекен! В черных пронзительных глазах не видно зрачков.
— Нам нужно поговорить, мистер Цудак, — заявил он.
— Не о чем нам говорить.
— Напротив, мистер Цудак, многое следует обсудить. Можно было ожидать, что и речь его будет жужжащей и механической или хотя бы безжизненной, как старые программы с вокодером[3], но голос оказался неожиданно чистым и мелодичным, таким же высоким и богатым, как у ирландского тенора.
— Мне неинтересно общаться с вами, — резко бросил Цудак.
Механизм, склонив голову набок, рассматривал собеседника. Потом склонил голову на другой бок, словно с трудом фокусировал на нем взгляд. Подвижный экстензор, разумеется, плата, управляемая каким-то искусственным интеллектом, который все еще находится на околоземной орбите и сейчас взирает на Цудака пустыми агатовыми глазами механизма, манипулируя его корпусом, как куклой. Но так ли это? Среди искусственных интеллектов тоже существовала иерархия, определенные ранги, причем самые высокие поднимались до немыслимых вершин сложности, недосягаемых для человеческого осознания. Цудак сам слышал от бесконечного количества разнообразных существ, созданных искусственными интеллектами, что им даровано индивидуальное сознание и что это сознание, разделенное во времени с их прототипами, искусственными интеллектами, в каком-то смысле тоже крайне сложно и парадоксально для понимания простых людей. Невозможно сказать, насколько правдивы все эти истории.
Кибер поднял странно удлиненную руку и сделал заученный жест, явно повторявший человеческий, хотя было трудно сказать, какой именно. Ободрения? Восклицания? Протеста?
Во всяком случае жест казался нарочито театральным, как у актеров в старых немых фильмах.
— Существуют, — объявил он, — определенные вопросы, разрешить которые выгодно нам обоим, а также действия, которые должны и могут быть предприняты к взаимному удовлетворению и пользе…
— Только не нужно о пользе, — резко перебил Цудак. — Создания, подобные вам, стоили мне многих лет жизни!
Он повернулся и заковылял по ступеням со всей возможной скоростью, почти ожидая, что железная рука сомкнётся на его плече и потянет назад. Но механизм не шевельнулся. Дверь открылась, и Цудак ввалился в дом. Дверь с грохотом захлопнулась, он обессиленно прислонился к ней, чувствуя, как дергается жилка на шее, а сердце бухает в груди.
Глупо. Следовало держать себя в руках и не паниковать из-за подобной чепухи.
Цудак прошел через гостиную, неожиданно остро ощутив противный запах пыли, и оказался на кухне, где попытался заварить свежий кофе. Но руки тряслись, и он непрерывно что-то ронял. Рассыпав вторую ложку кофейного порошка, он сдался: чертовски обидно тратить зря такую дорогую штуку — и вместо этого прислонился к разделочному столу, чувствуя, как высыхает холодный пот, пропитавший одежду. До этой минуты он понятия не имел, что так вспотел. Да что там вспотел: с него просто льет! Черт возьми, еще ничего не кончено, верно? Особенно если в деле замешан механизм.
И тут, словно по сигналу, в дверях появился Джозеф. Сейчас лицо его будто осунулось, напряглось, и хотя из прически не выбилось ни волоска, он каким-то непостижимым образом ухитрился выглядеть взъерошенным и растерянным, словно только сейчас сцепился с кем-то и проиграл.
— Сэр, — сухо начал он, — кто-то влез в мою программу и перехватил контроль над домашними системами. Так или иначе, вам придется принять этих гостей, потому что я все равно должен их впустить.
