Стивен Сэвил - Доминион
— Спасибо, Константин. Ну, герр Кёльн, теперь-то мы разделаемся с шарадой? Мне, конечно, нравится витающий в воздухе пьянящий аромат крови, но в твоем случае, как это ни грустно, все уже в прошлом. Ты же прославленный Серебряный Лис Богенхафена, верно? Зильберфукс — так ведь тебя называют? Полагаю, тебя нанял Людвиг фон Холькруг, хотя преданность таких, как ты, всегда была вопросом спорным. Или та ведьма недочеловеков? Или какой-нибудь еще горе-интриган? Империя полна мелких политиканов, и они так похожи друг на дружку, что трудно отследить, кто кому воткнул нож в спину. Впрочем, не важно. Ты — тот, кто ты есть, а именно, вне всяких сомнений, — шпион.
— Почему же ты не убьешь меня и не покончишь со всем этим?
— Я могу, — согласился вампир. Он ходил вокруг старика кругами, точно хищник, медленно, смакуя беспомощность пленника. — Но едва ли это воздаст тебе должное, герр Кёльн. Известность… гхм… Зильберфукса требует определенного… уважения. Твоя голова, должно быть, набита такими любопытными сведениями, что было бы чудовищным позором утратить их. Поспешишь — людей насмешишь, а?
— Чего ты от меня добиваешься, вампир? Что я должен тебе сказать? Что твой народ любит тебя? Что тебе поклоняются? Боготворят тебя? Нет. Поверь мне. Тебя ненавидят. Твое королевство годится только для баронов-разбойников и дураков. Оно держится на страхе. На страхе, рожденном графом-вампиром, Владом фон Карштайном. — Старик широко улыбнулся. — А тебя не любят. Тебя даже не боятся. Ты — не твой родитель. Единственный страх, витающий вокруг тебя, — это страх, который движет тобой. Ты — бледная тень в сравнении с Владом.
— Восхитительно, — фыркнул Конрад. — И это ты собирался рассказать своему заказчику? Что угрозы фон Карштайна больше не существует? Что бояться больше нечего?
— Я бы сказал ему правду, что на поверхность, как всегда, всплыли отбросы. Что повсюду в Сильвании царят беспорядки, что зловоние гнили и порчи висит над болотами. Я бы сказал, что дороги разрушаются, пока паразиты высасывают кровь и жизнь из людей, что крестьяне презирают тебя за болезни, истребляющие их злаки, и ненавидят за голод, мучащий их скот. Что ты обложил землю, на которой ярится чума, непомерными налогами. Я бы сказал, что, когда людям не удается собрать дань, ты позволяешь своим проклятым гамайя питаться их трупами. О, я бы сказал это, и не только это. Я мог бы сказать, что твой так называемый двор кишит акулами, с удовольствием угостившимися бы твоей королевской кровью. Что Дракенхоф — выгребная яма, полная лжецов, воров, убийц, шпионов и худших из всех вероломных подхалимов, нашептывающих тебе в уши сладкую чушь и плетущих за твоей спиной интриги. Что ты омерзителен даже своим собратьям и что ты болван, потому что веришь, что кто-то из них тебя любит.
Ухмылка Конрада стала такой же широкой, как у старика.
— Ты воистину просветлен, герр Кёльн. Очевидно, ты посвящен в самые глубокие, самые темные тайны моего племени. Да, они возликовали бы, увидев меня мертвым, такова уж их звериная натура — искать слабости и пользоваться ими. Но они, как видишь, не свергли меня. Дракенхоф мой по праву силы и крови. Я фон Карштайн. И я не просто называю себя так, как делают остальные. — Внимание вампира переключилось на пару гамайя — солдаты отступили от старика и молча ждали. — Возьмем, например, Йерека, он знает свое место. Его преданность безусловна. Кровь нашего отца поет в наших венах. Он чистокровен, в отличие от того же Константина, унаследовавшего имя по праву… чего, Константин?
— Завоевания, — подсказал гамайя.
— Точно, завоевания. Слово «завоевание» в нашем мире — еще одно обозначение убийства. Он получил титул фон Карштайна, зарубив другого фон Карштайна. Такие, как мы, выживают лишь благодаря силе. Сила рождает верность. Верность Йерека чиста, а ты имеешь наглость говорить мне, что моя правда — не правда? Что мой мир устроен не так, как мне надо? Должен ли я расхохотаться или взбеситься, герр Кёльн?
— Я сказал то, что думаю. И если тебе не понравилось услышанное, что ж, при всем моем уважении, все, что ты можешь, — это убить меня.
— Нет, убийство — последнее, что я могу сотворить с тобой. Я, например, могу вытащить твою вопящую и лягающуюся душу из царства Морра, и ты станешь ходячим мертвецом. Я могу зарезать тебя и поднять твой труп, чтобы он плясал под мою дудку, как марионетка, или могу бросить тебя крысам. Не надо недооценивать пытки, ждущие тебя после смерти, на которые ты будешь обречен по моей воле. Так что пока поведай мне о землях, где ты побывал, шпион. Расскажи о своей драгоценной Империи.
Голова старика упала. Он обессилено молчал.
— Говори, пока можешь, герр Кёльн. Ты же еще не проглотил свой язык.
— Я не предатель.
— А я думаю, ты им станешь еще до следующего восхода солнца, это тебя не утешает? Полагаю, ты получишь больше удовольствия, облегчив душу. Тем более что Йерека и Константина тошнит от твоего голоса.
Конрад остановился и вытащил меч, костяной клинок с вырезанной на рукояти вирмой, вышедший из ножен с тихим то ли шорохом, то ли смешком. Лезвие замерло у левого уха Дитмара Кёльна.
Когда вампир одним плавным движением отрезал ухо пленника, старик закричал. Кровь хлынула между пальцев Кёльна — он невольно вскинул руку, зажимая рваную дыру. Вопль не оборвался и тогда, когда Конрад, поднеся отсеченное ухо к губам, принялся высасывать из него кровь, а потом отшвырнул его в сторону.
— Так о чем это мы?.. Ах да, ты не поведал мне ничего, чего бы я еще не знал. Значит, я окружил себя теми, кто не достоин доверия. Дураками и предателями, услужливыми сегодня, а завтра могущими изменить. Ты сказал, преданность покупается страхом. А страх ведет к предательству. Ты рассчитывал вселить в меня паранойю. Я не дурак, герр Кельн. Откуда кому-либо знать, кому верить, а кого убивать? Скажи мне это, Зильберфукс, а потом, когда ты ответишь на то, что не имеет ответа, расскажи все о добром старом Людвиге и имперских склоках. Я жажду славной истории и сочту за честь услышать последнюю похоронную песнь Серебряного Лиса Богенхафена.
Старик привалился к стене, по-прежнему прижимая к голове окровавленную руку. Счет его жизни шел на секунды, но, несмотря на твердую уверенность в своей судьбе, он, казалось, открыл в себе некий внутренний источник силы, чтобы с достоинством встретить смерть.
Конрад продолжил ходить, его медленные, размеренные шаги по каменному полу отдавались глухим эхом. Он не произнес ни слова, но при виде страданий старика губы вампира искривились в улыбке.
— Пришли ли мы к логическому заключению, а, герр Кёльн? Я надеялся, ты сделаешь правильный выбор до того, как мое терпение окончательно истощится. Кажется, я ошибался.
