Александр Бердник - Призрак идет по Земле
— Понимаю, — хмуро согласился Алессандро, прерывая пылкую речь француза. — Но так можно гнить до смерти, рисуя в мыслях «Прекрасные миры».
— Вы меня не поняли, — мягко возразил Морис. — Я просто хотел сказать, что мечта — безгранична. Но в виду я имею другое.
— Что именно?
Морис хотел ответить, но сдержался. Да Алессандро и не ждал ответа. Снова к горлу подступила тошнота, померкло сознание. Будто из тумана выплывали горькие мысли. Про какую мечту говорит его новый товарищ? Жизнь — это болото, все сильнее и сильнее засасывающее человека. Иному удается добраться до кочки и взгромоздиться на нее. И тогда он считает себя счастливым. Большинство же увязает в нем сначала до пояса, потом по грудь и, наконец, совсем. Кто вытянет Алессандро из этой трясины, которая уже лезет в рот, наполняет легкие, не дает дышать? Мечта? Мечта защитит его? Ха-ха! Иллюзия, самообман! Пока слабые мечтают, сильные живут счастливо, срывая цветы наслаждения. Мечта? Разве не мечтали они долго и радостно вместе с Катрен? Разве не были их мысли чистыми, незапятнанными? Но судьба страшно посмеялась над ними…
В полусне, в полугорячке прошла для Лосса первая ночь.
Солнечные лучи заиграли в небе, они как бы поцеловали кровавым поцелуем тучки, видневшиеся из тюремного окна. Эти лучи, и свежая утренняя прохлада проникли в камеру. Лосе открыл глаза, тихо застонал. Лицо Потра склонилось над ним.
— Что с вами, товарищ? Больно?
Нет, нет! Алессандро напрасно сердился на Мориса. Что из того, что француз рассказывал ему сказки? Он просто по-дружески хотел поддержать его. Но Потру тоже не легко! Строить воздушные замки и ежедневно разрушать их — это, может, страшнее безнадежности.
— Вы, наверно, скептически отнеслись к моим мыслям? — мягко спросил француз. — Прошу прощения!
— Что вы, что вы!
— Не отрицайте. Я вас понимаю. Вы только что шли на смерть. Вы почувствовали дыхание свободы… Ведь, правда? Что из того, что только минуту кругом не было проволоки, охраны и стен! За этот крошечный отрезок времени познается вся ценность свободы. Кто пережил эту минуту, тот никогда не станет рабом
«Да, это верно. Он говорит правду. Я помню каждую мелочь того вечера, снова переживаю каждый миг бегства. Трепет, страх и потом… одна минута свободы! Блаженство, которое невозможно представить, и снова страшное паденье!»
Такие мысли пробегали в сознании Алессандро, а Морис, склонившись над ним, продолжал:
— Вы, может, даже презирали меня вчера. Я понимаю… Человек только что ради свободы шел на муки, а ему говорят про мечту. Но я по-дружески хотел вас поддержать.
— Благодарю, — слабо усмехнулся Алессандро. — Но мне, наверное, не поможет такая поддержка… Я не вижу просвета.
Морис резко переменил тему. Он спросил о новостях, но Алессандро не мог ничего ему рассказать — в лагере тоже не давали ни газет, ни журналов. Разговор прервало появление надсмотрщиков, сопровождавших узников — разносчиков обеда. Похлебав теплой бурды с кусочком черствого хлеба, Лосе снова задремал.
Постепенно возвращались к Алессандро утраченные силы. Все дальше уплывали в прошлое страшные воспоминания. Картина бегства казалась кошмарным сном.
Однажды под вечер француз опять вернулся к прерванному разговору. Перед этим дежурил надсмотрщик, не дававший сказать ни слова. Больной зуб вызывал у него злость, которую он срывал на заключенных. Но вечером его сменил более покладистый дежурный, и это давало возможность вдоволь наговориться.
Морис подсел к Лоссу, тронул его рукой.
— Вы спите, товарищ?
— Нет.
— Побеседуем?
— Я слушаю вас.
— Давайте снова поговорим о мечте. Алессандро хмыкнул. Чудак этот француз! Далась ему эта мечта!
— Вы иронизируете? — спросил Морис. — Пусть так. Ваше дело. Но все же это самое могучее из всего существующего в мире… Мечта! А в наших условиях — тем более.
— Может быть, — неохотно сказал Алессандро. — Но что это нам даст?
— А давайте помечтаем, — живо подхватил Морис. — Я часто думаю о разных невероятных вещах. Фантазирую о будущем Земли. Когда думаешь про будущее — легче жить.
— Настоящая религия, — пробормотал Лосе, — только с той разницей, что религия за муки на этом света обещает награду моей душе в загробном мире, а ваша мечта предназначает ее через века будущим поколениям.
— Ну и что же? Разве вы не желаете счастья грядущим поколениям?
— Я не знаю о них ничего, — запротестовал Алессандро. — Их еще нет, а я вот мучаюсь. Почему я должен думать о тех, кто является только словом, понятием: «будущие поколения»?
— Да это какой-то нездоровый эгоизм, — с упреком сказал француз. — Ну что ж, можно помечтать и о себе, если вы так хотите. Кстати, кто вы по специальности?
— Пока еще никто. Учился на последнем курсе университета. Факультет физики.
— Тогда мы коллеги! — обрадовался Морис. — Я — доктор физических наук. Значит, вы меня сможете понять. Может быть, вы даже когда-нибудь раньше дума
ли о чем-нибудь подобном.
Он сел поудобнее, устремил взгляд в окно и медленно заговорил:
— Сейчас над Испанией — ночь. Но тысячи заключенных в тюрьмах так же, как мы, не спят. Каждый из них мечтает о свободе. Но как одолеть каменные стены, обмануть бесчисленных сторожей? Вот вы попробовали, а что из этого вышло? Еще худшее пекло. А что, если бы…
— Снова «если бы», — насмешливо заметил Алессандро.
— Если бы можно было проходить сквозь стены? Если бы создать человека-призрака, свободно проникающего в твердые тела?
Алессандро молчал. Слова Мориса едва доходили до его сознания. Никчемный разговор — химеры, фантазии, несбыточные мечты! А Морис, не ожидая ответа, вдохновенно продолжал:
— Можно было бы создать группу людей, которые передавали бы заключенным этот препарат. Не улыбайтесь иронически. Это не только мечта. Так вот. Получив его, узники уже не боялись бы ничего — ни стен, ни пуль, ни ударов. Стены тюрем расступились бы перед ними, и ни охранники, ни солдаты ничего не смогли бы с ними сделать.
Потр тихо засмеялся, удовлетворенно потер ладонью небритую щеку. Лучики морщинок поползли у него вокруг глаз.
— Вы представляете, товарищ? Тюрьмы стоят целехонькие, а в них — ни одного заключенного.
— Для чего вы все это рассказываете? — устало спросил Лосе.
— Как это — для чего? — удивился француз. — Я думал, что заинтересую вас такой проблемой. Вы же физик. Ну и еще… разве вы не думаете о бегстве?
Алеосандро насторожился. Что-то уж очень настойчиво говорит этот Потр о побеге. Может, он обыкновенный провокатор? Такое бывает. А поэтому не следует спешить с откровенными высказываниями. Надо как можно осторожнее проверить нового товарища.
