Вячеслав Рыбаков - Доверие
- Что?
- Что по существу сказать тебе нечего.
- Чанаргван, - позвал Ринальдо безнадежно. - Меня победить - это не самое главное сегодня. Остынь. Надо подумать.
- Надо решать, - ответил Чанаргван и, резко повернувшись, пошел из кабинета. У двери обернулся. - Надо спасать людей. Я в рубке, понял? Ответственность на мне. А ты, - он презрительно скривил сочные коричневые губы, - ты философствуй всласть.
Ушел.
Навалилась тишина и загустела среди портьер.
- Еще попить? - нерешительно спросил Дахр.
- Пожалуй.
Удивительно нелепыми и немощными казались их голоса.
Дахр принес сок. Сел напротив Ринальдо и приник к бокалу; кадык его, острый и раздвоенный, запрыгал вверх-вниз, готовясь, казалось, пропороть тонкую смуглую кожу. Потом встал и зачем-то надел куртку отца, затянулся на все ее бесчисленные застежки и сразу стал похож на некоего межзвездного корсара из подростковой телепередачи.
- Хорош, - одобрительно сказал Ринальдо.
- Я полечу с ними, - сказал Дахр. - Меня уважают. Мне верят молодые. Я сам объясню им на Терре, я умею, ты знаешь.
Ринальдо знал.
- Ты сошел с ума, - сказал он. - Ты...
- Я полечу именно сейчас, - настойчиво сказал Дахр. - Именно завтра.
- Дурачок! - крикнул Ринальдо, старчески надрывая голос. - Неужели ты думаешь, что никто, кроме тебя, не сумеет! Именно вот ты, кто мне так нужен... - Дахр глядел непреклонно. - Дурачок... - медленно прошептал Ринальдо.
- Им там будет очень трудно. А ведь это мы их послали. Ты, отец, и... получается, что и я, раз я слышал и ничего другого не смог сказать. Но вы не можете быть с ними. А я могу.
- Ох, подожди, Дахр, - умоляюще сказал Ринальдо. - Подождите вы все. Ведь случилось событие из ряда вон. А вы оба рветесь героически его забыть и, как ни в чем не бывало, начать с нуля. Но ведь произошло же! Надо подумать.
- Ринальдо. Ты же знаешь, сутки промедления - сто тысяч жизней. Да, нам будет очень трудно на Терре без техники, но мы справимся. Справимся, Ринальдо, не бойся.
- О, господи... Ты хоть слышишь меня, Дахр?
- Я слышу, а ты? Ведь другого выхода нет. Ты согласен?
- Нет! - бессильно закричал Ринальдо. - Не согласен!! Что? Теперь не полетишь?
С едва слышным шелестом раздвинулась дверь, и голос секретаря сказал:
- Радиограмма на ваше имя, товарищ заместитель председателя комиссии.
- От кого? - тихо спросил Ринальдо.
- От председателя комиссии.
- Дайте.
Чжуэр подошел почти неслышно - только поскрипывали ремни его любимого, застегнутого наглухо комбинезона. Подал бланк Ринальдо, тот распечатал. Трепещущие буквы нехотя склеились в слова: "Зачем ты послал Дахра? Никогда не прощу". Ринальдо выронил бланк на стол, стоявший вплотную к прозрачной стене диспетчерской. Ему хотелось завыть и покатиться по полу. Но не было сил. Он только закрыл глаза. Чжуэр мимолетно скользнул взглядом по неприкрытым строкам.
- Он вам очень мешает, - мягко, с едва уловимым оттенком вопроса произнес он. Ринальдо молчал. - Он вас просто замучил.
- Я сам себя замучил, - прошелестел Ринальдо. - Я все время чувствую себя виноватым.
- Виноватым за что? - неподдельно удивился Чжуэр.
- За все. За взрыв. За то, что Дахра не удержал. За то, что Чанаргвана не удержал... не поддержал... и не переубедил...
- Что вы говорите такое?
- А раз я считаю себя виноватым... все тоже считают виноватым меня.
- Он вас замучил, - жестко, почти хищно сказал Чжуэр.
- Он мой старый друг.
- Он мешает делу. А вы не настаиваете в Совете, чтобы его убрали.
- Вот видите, опять я виноват... Все, Чжуэр. Давайте не будем об этом больше.
- Он погубит дело, - сказал Чжуэр, послушно идя к двери. Ринальдо молча поднялся, и Чжуэр, не говоря более ни слова, вышел.
С верхнего этажа Ринальдо смотрел на кашу голов, медленно ползущую к катерам, - нескончаемую, шумную... Впрочем, о шуме он мог лишь догадываться. В диспетчерской космопорта было тихо. Ринальдо стоял у стеклянной стены и все надеялся углядеть в двухстах метрах внизу чужого сына, но это было невозможно. И, когда катера поплыли к синеве, Ринальдо понял, что плачет. Последний близкий человек покидал планету - несчастную, исстрадавшуюся планету, которой снова фатально не везло. Ринальдо оставался совершенно один. Он отвернулся от космодрома и стал смотреть сквозь противоположную стену на лес, в котором, наверное, так славно бродить одному, или с сыном... или с женой и сыном... "Когда я последний раз был в лесу?" - подумал Ринальдо и попытался вспомнить, но получилось так давно, что он опять повернулся к бескрайней серой плоскости взлетного поля. Толпа редела. Катера, словно воздушные шары, продолжали быстро всплывать. Ринальдо уставился на один и провожал его взглядом, пока тот не пропал с глаз. Тогда он вернулся к столу, сел и стал просто ждать.
ПАССАЖИРЫ
- Мой отец улетел вчера, - оживленно говорила Галка, оглядываясь по сторонам с любопытством. - Мы прилетим, а он уже меня ждет, представляешь? Думает, я одна. А нас двое!
Гжесь вымученно улыбался. Ему было ни до чего после прощания с родителями. Галка оторвалась от созерцания салона и коридоров лайнера, по которым они проходили, и взглянула на него.
- Ой, прости, - упавшим голосом прошептала она.
- Ничего, ничего, я слушаю, - рука Гжеся была мягкой и безвольной, будто мертвой. Галка погладила большим пальцем тыльную сторону его ладони, и он ответил тем же - но лишь благодарно, не жарко. Галка тихонько вздохнула.
Они вошли в ее каюту. Гжесь поставил в углу небольшой Галкин саквояж и замер в нерешительности, продолжая рассеянно держать ее руку в своей. Галка молчала, ждала.
- Ты... - сказал Гжесь. Она сразу напряглась, но больше он ничего не успел сказать.
- Внимание! - раздалось с потолка. - Просьба ко всем пассажирам приготовиться к переходу в надпространство. В центральных салонах ваших секторов найдите нейтрализационную камеру, индекс которой совпадает с индексом вашей каюты и вашего жетона. Переход будет осуществлен ровно в шестнадцать часов.
- Идем? - спросил Гжесь. Она кивнула.
- Ой, мама! - Гжесь уставился на человека, шедшего по коридору мимо открытой двери каюты. - Смотри! Это же Дикки!
Они встретились, как два вихря.
- Ты как здесь?! - кричал Гжесь, приплясывая вокруг друга.
- Дикки! - визжала Галка и чмокала его в обе щеки.
- Да тише вы! - важно отвечал Дикки, не стараясь отбиться от поцелуев, что было в какой-то степени изменой принципам. Но в такой день можно слегка поступиться принципами. - Я на нелегальном положении, загробным шепотом произнес он, и Гжесь с Галкой остолбенели.
- На чем? - Гжесь переспросил с ужасом и завистью, потому что такое он слышал доселе лишь в старом кино и в кино о старых временах, а чтобы можно было с полным правом применить к себе эти великолепные, наполненные героизмом и гордостью слова - такого ему не доводилось встречать.