Стивен Кинг - Человек, который никому не подавал руки
Брауэр там уже не жил. Мне дали другой адрес, на Ист-сайде; не такой, может быть, шикарный квартал, но вполне респектабельный. Выяснилось, однако, что оттуда он тоже съехал, примерно за месяц до нашего покерного свидания, и перебрался в Ист-Вилледж, район трущоб.
Домовладелец, костлявый мужчина, у ног которого предупреждающе зарычал огромный черный дог, сообщил мне, что Брауэр с ним рассчитался третьего апреля, на следующий день после нашей игры. Я спросил новый адрес; домовладелец запрокинул голову и выдал руладу, точно горло прополоскал:
- Когда отсюда уезжают, бос, адрес один: Преисподняя, до востребования. Правда, иногда по дороге останавливаются в Бауэри.
В те дни Бауэри, превратившийся с годами в загородную зону, являл собой нечто такое, что и вообразить-то сегодня трудно: обитель бездомных, последнее прибежище потерявших человеческий облик несчастных, мечтающих о бутылке дешевого вина или о понюшке белого порошка, чтобы забыться. Я отправился в Бауэри. Там были десятки ночлежек, несколько домов призрения, куда пустили бы на ночь любого забулдыгу, и множество тесных улочек, пригодных для того, чтобы расстелить прямо на мостовой старый тюфяк с клопами. Я увидел людей-призраков, иссушенных алкоголем и наркотиками. Подлинные имена были здесь не в ходу. Какое имя может быть у того, кто скатился на самое дно... печень изъедена древесным спиртом, нос распух от кокаина, пальцы обморожены, от зубов остались черные пеньки. Я описывал Генри Брауэра каждому встречному, но безрезультатно. Хозяева пивных пожимали плечами. Многие проходили мимо, даже не подняв головы.
Я не нашел его ни в первый день, ни во второй, ни в третий. На исходе второй недели один человек признался, что видел на днях в "Номерах Деварии" мужчину с похожей внешностью.
До "Номеров" оказалось всего два квартала. За конторкой сидел древний старик с шелушащимся голым черепом и слезящимися глазами. К засиженному мухами окну была прилеплена реклама: "Одна ночь - 10 центов". Я начал описывать Брауэра, старик молча кивал. Когда я закончил, он сказал:
- Знаю его, молодой человек. Знаю, как же. Вот только память у меня слабовата... не пожалейте доллар - глядишь, и вспомню.
Я положил долларовую бумажку, и она чудесным образом исчезла. Вот вам и артрит!
- Он был у нас, молодой человек, а потом переехал.
- Куда, вы знаете?
- Так сразу и не вспомнишь. Вы уж не пожалейте еще один доллар.
Вторая бумажка исчезла столь же чудесным образом. Старик вдруг развеселился, и из его груди вырвался... нет, не смех, а этакий туберкулезный кашель.
- Ну что ж, - сказал я, - вы посмеялись в свое удовольствие, и вам за это еще приплатили. А теперь я хочу знать, куда переехал этот человек.
Старик опять весело закашлялся.
- Известно куда, за оградку Поттеровского участка, а местечко он там получил в бессрочное пользование, с чертом на пару! Что же вы не смеетесь, молодой человек? Вчера утречком, я так думаю, он окочурился, потому как днем, когда я его нашел, он был еще тепленький. Сидел - точно аршин проглотил. Я зачем к нему поднялся? Или десять центов гони или... отдыхай. Вот теперь он и отдыхает за казенный счет - в ящике глубиной в шесть футов. - Собственная шутка вызвала у него очередной приступ старческого веселья.
- Ничего странного вы не заметили? - спросил я, сам себе не осмеливаясь признаться в том, как много вкладываю в свой вопрос. - Чего-то не совсем обычного?
- Что-то такое было. Так сразу и не...
Я положил на конторку доллар, чтобы освежить его память; хотя бумажка и на этот раз исчезла с завидной скоростью, ожидаемого смеха-кашля не последовало.
- Еще как заметил, - оживился старик. - Труповозку-то кто всегда вызывает? так что я в покойниках знаю толк. Где я их только, прости Господи, не находил! И на дверном крюке, и в постели, и на пожарной лестнице в мороз, синих как Атлантика, с бутылкой между колен. А один лет тридцать назад - захлебнулся у нас в ванной. ну а этот... этот сидел под винтовой лестницей в своем коричневом костюме - волосы прилизаны, грудь колесом, - как какая-нибудь важная персона из тех кварталов. И левой рукой держал правую за кисть. Да, всяких я повидал, но такого не видел: чтобы человек помер, сам себе руку пожимая!
Я отправился пешком в доки, и всю дорогу, как заезженная пластинка, меня преследовала эта его последняя фраза. Чтобы человек помер, сам себе руку пожимая!
Я прошел до конца мола, туда, где о ржавые сваи билась грязная серая вода. Там я достал из кармана чек на тысячу долларов и изорвал на мелкие клочки, которые выбросил в воду.
Джордж Грегсон изменил позу и откашлялся. В камине дотлевали угольки, просторная ломберная комната все больше выстывала. Столы и стулья казались ненастоящими, призрачными, словно увиденные во сне, где размыта граница между прошлым и настоящим. Слабые язычки пламени отбрасывали тусклый оранжевый свет на буквы, выбитые на каминном цоколе. СЕКРЕТ В РАССКАЗЕ, А НЕ В РАССКАЗЧИКЕ.
- Я встретил этого человека один раз, - снова заговорил Джордж, - а он и сейчас стоит перед глазами. Кстати, тот случай помог мне забыть о моей скорби: тот, кто может беспрепятственно находиться среди людей, уже неодинок... Стивенс, вы не принесете мне пальто? Поковыляю-ка я домой, мне давно пора лежать в постели.
Когда Стивенс принес пальто, внимание Джорджа привлекла родинка на лице дворецкого - у левого уголка рта. Он улыбнулся:
- До чего же вы все-таки похожи. У вашего деда в этом месте была точно такая же родинка.
Стивенс молча улыбнулся в ответ. Джордж вышел из комнаты, а вскоре и мы разошлись.
