Эдвард Беллами - Остров ясновидцев
Но самопознание означает для ясновидцев значительно больше, чем только это. Речь идет не о чем ином, как об изменении смысла тождества личности. Когда человек видит себя в зеркале, он может различать между телесным "я", которое он видит, и своим реальным "я", умственным и моральным, которое находится внутри него и невидимо. В свою очередь, когда ясновидец начинает углубляться в свое умственное и моральное "я", отражающееся в других умах как в зеркалах, происходит такая же вещь. Он вынужден различать между этим умственным и моральным "я", которое видится им объективно, и субъективным, невидимым и неопределенным внутренним "эго". В этом внутреннем "эго" ясновидец усматривает корни тождества личности и ядро души, а также истинный тайник своей вечной жизни, с точки зрения которой как ум, так и тело представляют лишь преходящие оболочки.
Сказочное чувство превосходства над превратностями этой земной жизни и нерушимая безмятежность среди удач и неудач, из которых складывается удел личности, должны были, очевидно, считаться естественными с точки зрения подобной философии. Конечно, для ясновидцев это была не столько философия, сколько само собой разумеющееся отношение к миру. Они воистину казались мне хозяевами своей жизни, господами самих себя, ибо никогда раньше я и не мечтал увидеть людей, которые могли бы достичь такой власти над собой.
И моя возлюбленная не могла не проникнуться жалостью ко мне, ибо мне никогда не суждено было достичь подобного освобождения от фальшивой кажимости моего "я". Для островитян же жизнь была бы не жизнью без такой свободы от пут лжи.
Но, не упомянув о тысяче других вещей, я поспешу перейти к рассказу о печальной катастрофе, в результате которой эти благословенные острова оказались потерянными для меня. И, вместо того чтобы наслаждаться полнейшим счастьем, которое давало интимное и восторженное общение с островитянами, мне остается только вызывать в своей памяти яркую картину, как будто бы имевшую место под другими небесами, настолько она затмевает все блага, доступные в нашем обычном человеческом обществе.
Среди этих людей, которым то и дело приходилось ставить себя на место других просто в силу особого устройства своего разума, естественным образом возникала симпатия друг к другу, которая являлась неизбежным следствием идеального взаимопонимания. В атмосфере такой симпатии невозможны были ни зависть, ни ненависть, ни жестокость. Разумеется, среди островитян встречались люди, не столь одаренные по сравнению с другими, и некоторые ясновидцы, увы, волей-неволей относились к ним без большого энтузиазма. Учитывая же беспрепятственное проникновение разумов друг в друга, можно себе представить, как страдали от подобной дискриминации обиженные природой лица, несмотря на самое заботливое отношение к ним со стороны всего общества. Они так остро переживали свою неполноценность, что мечтали о благе изгнания. Они надеялись, что если удалятся с глаз, то люди будут реже думать о них.
К северу от архипелага рассыпались многочисленные маленькие островки размером часто чуть больше скалы, и на них-то и стремились поселиться горемыки. На каждом островке жило только по одному человеку, потому что они не могли с такой же натянутостью относиться друг к другу, с какой их более счастливые собратья могли относиться к ним. Время от времени им доставлялись запасы пищи, и, конечно, в любой момент, как только они этого захотели бы, им никто не препятствовал вернуться в общество.
Как я уже говорил, острова ясновидцев не только лежали вдали от морских дорог, но к ним было также очень трудно приблизиться из-за мощного антарктического течения, обтекающего архипелаг. Неистовство этого течения вызывалось, вероятно, какой-то особой конфигурацией океанского дна, а также бесчисленными скалами и рифами.
Корабли, приближающиеся к островам с юга, подхватывались этим течением и попадали в прибрежные воды, усеянные скалами, о которые и разбивались в конце концов, тогда как с севера к островам вообще невозможно было подойти из-за стремительности течения. Таким образом, на архипелаг почти не было шансов попасть ни с какого направления, или по крайней мере раньше этого никому не удавалось. Действительно, течение отличалось такой силой, что даже лодки с запасами пищи пересекали узкие проливы, разделявшие большие острова и островки добровольных изгнанников, следуя вдоль натянутых канатов наподобие паромов и не доверяясь ни веслу, ни парусу.
Брату моей возлюбленной принадлежала одна из лодок, совершавших такие рейсы, и, испытывая желание посетить близлежащие островки, я принял однажды приглашение сопровождать его в одной из поездок. Я не знаю, как это произошло, но в одном из проливов стремнина течения сорвала лодку с каната и унесла нас в открытое море. Нечего было и думать о борьбе с быстриной, и мы изо всех сил стремились только избежать крушения на подводных рифах. С самого же начала было ясно, что у нас нет никакой надежды вернуться на удалявшиеся за бортом острова, ибо течение уносило нас от них так быстро, что к полудню - а несчастье произошло утром низколежащие берега их скрылись за юго-восточной кромкой горизонта.
Для островитян расстояние не служит непреодолимым препятствием при передаче мыслей. Мой товарищ по несчастью поддерживал контакт с нашими друзьями и время от времени сообщал мне вести отчаяния от моей дорогой возлюбленной. Ибо, хорошо зная об особенностях течения и труднодоступности островов, все мы - и те, кого мы потеряли, и мы сами - хорошо понимали, что не сможем больше увидеть лиц друг друга.
Пять дней течение продолжало относить нас к северо-западу. Голодная смерть нам пока не грозила благодаря запасам продовольствия в лодке, но наши силы иссякали в непрерывных вахтах и в попытках отразить натиск непогоды. На пятый день мой сотоварищ скончался, не выдержав того, что его бросили на произвол судьбы и изнемогши от бесплодности усилий. Он умер очень спокойно - с выражением великого облегчения на лице. Жизнь ясновидцев, пока они ходят по этой земле, столь насыщена духовностью, что идея вечности существования, которая кажется нам темной и отвлеченной, для них соответствует состоянию, лишь слегка отличающемуся от их привычного образа жизни здесь, под этим небом.
Увидев, что мой спутник скончался, я сам, по-видимому, потерял сознание, а когда пришел в себя, то обнаружил, что нахожусь на борту американского судна, следующего в Нью-Йорк. Меня окружили люди, которые могли общаться друг с другом лишь на близком расстоянии, посредством непрерывного испускания шипящих, гортанных и взрывных звуков, дополняющихся к тому же самыми разнообразными жестами и мимикой. Когда кто-нибудь из них обращался ко мне, то их несуразный вид, особенно широко разевающийся рот, до такой степени поражал меня, что пропадало всякое желание отвечать им.
