Дмитрий Жуковский - Упырь
В институт Виктор пошел не из тяги к знаниям (о чем мечтала мама), а просто хотелось выйти в мир, оторваться от повседневности маленького подмосковного городка.
Галя пришла в их группу со второго семестра, перевелась с вечернего. Виктор не мог бы сказать, что в ней такого особенного. Она выделялась как раз своей неяркостью - крашенные темно-каштановым прямые волосы, когда все кругом осветлялись и завивались, тонкие, едва тронутые темной помадой губы, когда записные красавицы румянились, как матрешки. Длинные серые юбки годэ среди мини и цветных колготок. И настойчивое стремление учиться, вопреки всеобщей отвязности первого курса, только что вырвавшихся из-под домашней опеки юнцов.
Любовь втянула Виктора, как зыбучий песок. Была ли Галя виновата перед ним? Нет, она в первую же их неспешную прогулку от института до узкого сырого переулка, где Галя снимала комнату в коммуналке, сказала Виктору, что у нее есть друг. Может, ей надо было прогнать Виктора, оттолкнуть его от себя? Может, надо было говорить не "друг", а "жених". Или тогда у них еще о свадьбе не говорилось?
В любви радости не было - только боль. Виктор не верил в ревность, считая, что это удел натур, не уверенных в себе и своем партнере. А что же тогда давило его свинцовой плитой, когда он видел Галю с ее другом в сквере, слышал ее тихий смех? С ним, Виктором, Галя никогда не смеялась, только выслушивала его внимательно, советовала, как старшая сестра. Болезнь терзала Виктора второй месяц. Он пытался избегать Гали, она начинала беспокоиться, не случилось ли с ним что-нибудь. И убедившись, что все в порядке, уходила в кино на нелюбимые ею польские комедии со своим Игорем.
" Чем он лучше меня? - мучился Виктор. - Как могла она предпочесть его?" Свой главный козырь Виктор придерживал долго. Помня, какое магическое впечатление его черная сила производила на прежних подружек, он считал неспортивным применить этот метод к Любимой, вроде бы как затащить девушку в постель гипнозом.
"-Бедный ты мой, за что же тебе такой крест?" - Галя была по-женски мудра в свои семнадцать.
Виктор вскипел. "- Как, она еще жалеет меня! Ну она еще увидит!"
Игоря он выслеживал неделю, поджидая удобного момента. Раньше он избегал соперника, теперь же, увидев его вблизи, понял, что рослый открытый веснушчатый парень удивительно подходит его Гале. И это разозлило еще больше. Он отключил Игоря, бросив его в устье грязного проулка, на углу винной забегаловки. Игорь пролежал несколько часов, пока его не забрали в трезвяк, обворованного неизвестно когда. Представляя, как Галя узнает, куда угодил ее дружок, Виктор злорадно ухмылялся.
Галя нашла Игоря в наркодиспансере, врачи никак не могли понять, какой дрянью он накачался. Виктор видел его после. Выходя из ЗАГСа, Галя крепко поддерживала Игоря под локоть, а он виновато улыбался, бледный, как мертвец, худой, как скелет.
Галя все поняла. Она простила Виктора, не упрекнув его даже взглядом. Ее доброты хватало на всех. Подслушав громкий шепот Галиных подружек, Виктор узнал, что у нее был выкидыш.
Тогда Виктор впервые примерил к себе это слово: "упырь". Ему не место среди людей. К выбору образа смерти Виктор подошел серьезно. Он предпочел бы яд, но неизвестно, как подействует на него нормальная людская отрава. В повешении было что-то неэстетичное. Утопиться для него, неплохого пловца, было проблематично. Метод "Анна Каренина"? - не стоит класть свои грехи на чужую душу.
Он прыгнул из окна. Ему повезло, что общага была ростом всего в пять хрущевских этажей, немногим больше десяти метров. Он еще успел удивиться, что не посмотрел картин своей жизни, как обещала вся художественная литература. И сразу потерял сознание от болевого шока. Ему повезло, что как раз в этот момент двое пацанов из соседнего двора спрятались за общагу со смачным бычком от "Мальборо", они и позвонили, заикаясь, в "скорую".
Когда приехала мать, он лежал в больнице вторые сутки под бесполезной капельницей, травмы оказались легкими: трещины таза, ушибы, перелом лучевой кости, сотрясение мозга, могло быть и хуже. Мать вызвала Галя.
Он никак не хотел поправляться. Его все время мутило, голова кружилась, ватная слабость не давала поднять руку, перевернуться на бок. И только когда мать садилась рядом с ним с книжкой или клубком пряжи, он немножко оживал.
Мать напросилась подежурить ночью. Когда палата уснула, мать шепотом, тревожно озираясь, стала рассказывать про отца.
* * *
Петр Борисович Катраков был выдающимся цитологом 5 . Бывшие однокурсники удивлялись, узнав, что он работает в режимной, по военному ведомству, лаборатории.
- Ты же теперь до могилы невыездной!
- Чего я там не видел, времени жалко, здоровье не то, а работы еще о-го-го, я тут такие новые методы нащупал!
Однокурсники сочувствовали, что у него ни одной открытой публикации, что его докторскую засекретили еще до защиты, что его имени в науке никто не знает.
Знакомые за его спиной посмеивались, что, занимая такое положение по службе, он не принес в дом никакого достатка: машины нет (начальником отдела он добирался до службы за десять минут на автобусе, став завлабом, получил персонального шофера), дачи нет (у него выходных считай что не было, не говоря уж об отпуске), даже телевизор - черно-белый (вечером Петр Борисович предпочитал книгу или шахматы с соседом). И сразу замолкали, стоило его жене невзначай пожаловаться, как тяжело поддерживать порядок в четырехкомнатной квартире.
Для Петра Борисовича конечный результат научной работы не имел ценности, он жил самим процессом поиска. Условия для работы у него были прекрасные, денег на оборудование и квалифицированных ассистентов всегда хватало. Чтение новейшей специальной литературы, которой его бесперебойно снабжали, весьма радовало: вот на конференции идут жаркие споры по проблеме, которую он два года назад не только разрешил принципиально, но и разобрал большинство частных вопросов. Кто-то с помпой докладывает об открытии, а он давно прошел дальше, для него это - позавчерашний день.
Однокурсники тревожно предостерегали:
- Ты же работаешь на армию!
- Бросьте вы, ерунда какая, не кобальтовую бомбу же я делаю, в конце-то концов! И, между прочим, я работаю на военную медицину. И кое-что из моих разработок применяли врачи в Афгане.
Последние полтора года Петр Борисович занимался изучением митохондрий. Эти удивительные суборганизмы, энергостанции клетки, несли на себе явную печать чужеродности, даже ДНК у них своя, особенная. Откуда к нам в клетки попали эти чужаки, без которых сама жизнь не мыслима?
Очередное его открытие попахивало мистикой. Действие полученного им нуклеинового комплекса было похоже на патогенные белки, вызывающие "коровье бешенство": митохондрия начинала усиленно производить кси-тропан. Поразительным было то, что при достижении концентрацией пораженных клеток некоего предела, то же самое начинало происходить в клетках, абсолютно не имеющих обмена веществ с пораженными. Болезнь разносилась нехимическим путем. Пресловутое биополе? Тут открывались такие перспективы для исследования! Понимал ли Петр Борисович, что создает страшное оружие, опасное именно своей принципиальной новизной? Да, сознавал. Но не мог остановиться. На пороге совершенного нового научного направления. Некие терзания все же оставались, но и они утихли, когда Петра Борисовича информировали, что кси-тропан оказался непригодным для боевого применения - вероятность поражения воздушно-капельным или кожным путем крайне низкая. Он так и не узнал, что кси-тропан с успехом применялся агентами спецслужб.
