Гордон Диксон - Мир иллюзий
Ночь на Данроамине была безлунной; однако миктурианские родственники Фелиза были привычны к отсутствию в небе ночного светила, так что он и здесь не оказался в проигрыше. В темноте диафрагмы его зрачков расширились, наподобие кошачих, и после осмотра внешей обшивки корабля ему не составило труда установить, что повреждения от взрыва были незначительны. Снарядом снесло примерно половину одного из стабилизаторов и расплющило три сопла тормозной системы. И если приварить недостающую часть стабилизатора он был еще в состоянии, то выправить сопла в походных условиях было невозможно. Но не беда; по крайней мере теперь он знал, что именно выведено из строя, и при взлете ему останется лишь перераспределить нагрузку между теми, что не были повреждены, чтобы корабль сохранил равновесие. Тем более, что сопла двигателей, равно как и стабилизатор, были нужны ему лишь при полете в атмосфере. Главное взлететь, а уж в открытом космосе все опять будет в наилучшем виде.
Забравшись обратно в корабль, Фелиз не без сожаления снял одну из внутренних перегородок, отчего в корабле вместо трех кают осталось лишь две, после чего снова вышел наружу, держа в одной руке скатанную в рулон перегородку — иначе она попросту не прошла бы в люк — и сварочный электрод в другой. Расстелив на земле рулон, он принялся за ремонт стабилизатора.
Из темноты появилось некое существо, похожее на подвергшуюся мутации разновидность земного кролика. Оно остановилось у корабля и залаяло на него.
— Кыш отсюдова! — цыкнул Фелиз. К его большому удивлению кролик немедленно развернулся и поскакал восвояси. При виде этого Фелиз ненадолго прервал сварочные работы, на душе у него было неспокойно. А что если он только что обидел одного из разумных существ? Нет, не может быть, кролик был слишком мал, и никак не соответствовал психологическм требованиям, предъявляемым к разумным существам.
И все-таки что-то подозрительно быстро он выполнил приказание.
Фелиз снова занялся починкой корабля и увлеченно проработал еще полтора часа без перерыва, когда ночное небо немного просветлело. Одного взгляда вверх было достаточно, чтобы понять, что ночь в том районе планеты, где ему было суждено приземлиться, уже близилась к концу, и ждать рассвета осталось совсем недолго. Похвалив себя за сообразительность и подумав о том, что с ремонтом стабилизатора все-таки следует поторопиться, Фелиз довел дело до конца, а затем, захватив сварочный аппарат, направился обратно к люку, спеша поскорее укрыться в надежном и оттого казавшемся еще более уютным, чем на самом деле, чреве корабля. Он уже твердо решил, что первым делом съест что-нибудь, а уж потом станет решать, как быть дальше. Неожиданным результатом наполовину миктурианского происхождения Фелиза можно было считать его необычайно быстрый обмен веществ, что выражалось в постоянном чувстве голода и потребности садиться за обильную трапезу по крайней мере раз шесть за день. А за последние десять часов у него во рту не было ни крошки.
Так что в то время он не мог думать ни о чем другом, как только об огромной яичнице, кольцах колбасы и хорошем бифштексе. Он уже поставил ногу на нижнюю ступеньку лестницы — но остановился и снова напряженно прислушался.
Нет, определенно, где-то неподалеку раздавался плач женщины.
И тут до него начало постепенно доходить, что на самом деле он слышал его уже какое-то время. Это жалобное, тихое всхлипывание — в невозможности которого он убедил себя с самого начала — скорее всего отождествлялось его сознанием с завыванием какого-то ночного животного; возможно, некоего дальнего родственника попавшегося ему на глаза лающего кролика. Однако теперь у него не оставалось ни малейших сомнений относительно природы этого звука. Прислушавшись повнимательнее, он сумел также сделать вывод о том, что плакальщица вероятнее всего была довольно молода. Сделать такой вывод ему позволили короткие и небезынтересные возгласы, раздававшиеся между всхлипываниями.
— О, Боже… и за что только мне это все? Почему я никак не могу привыкнуть? Боже, как есть хочется!
Эта последняя реплика о еде вызвала в душе Фелиза сострадание. У него и у самого подводило живот от голода, а потому, положив сварочный электрод на землю возле лестницы, он отправился на поиски загадочной плакальщицы.
Она сидела на большом камне всего в полусотне футов от корабля и горько плакала, закрыв лицо руками. Как он и ожидал, лет на вид ей было совсем немного. Еще какое-то время Фелиз молча стоял рядом, ничем не выдавая своего присутствия, но в конце концов все-таки не выдержал.
— Эй! — негромко окликнул он.
Она не обратила на него никакого внимания.
— Эй, вы! — рявкнул Фелиз.
На этот раз девушка лишь мельком взглянула на него и снова залилась слезами.
— Как есть хочется, — хлюпала она. — А тут даже орехи не растут. И кругом ни души.
С этим Фелиз уж никак не мог согласиться, и он едва удержался от того, чтобы не возразить вслух, что он видит по крайней мере одну душу, сидящую на камне всего в пятнадцати футах от него. Хотя… возможно, она просто не имела привычки разговаривать с незнакомыми или придерживалась еще каких-нибудь условностей.
Фелиз вернулся обратно к своему кораблю, забрался внутрь и соорудил шикарный бутерброд с говяжьей тушенкой. С вожделением оглядев творение рук своих, он еще какое-то время боролся с собственным не на шутку разыгравшимся аппетитом, но в конце концов благородство все же взяло верх над страстями, и он возвратился к девушке. Солнце к тому времени уже выплыло из-за горизонта. Она перестала рыдать — Фелиз был склонен думать, что у нее просто кончились слезы — и сидела на валуне, печально разглядывая свои руки, ладони которых отнюдь не отличались чистотой.
— Дведется ли мне теперь снова рисовать? — вслух вопрошала она ни к кому не обращаясь. Фелиз не стал утруждать себя ответом, а просто подошел и сунул ей в руки бутерброд.
Девушка изумленно поглядела на еду, перевела глаза на него, затем снова уставилась на бутерброд и опять расплакалась.
— Ну вот, теперь у меня уже и осязательные галлюцинации! — причитала она.
— Галлюцинации! — не выдержал Фелиз. — Да все взаправду! Попробуй сама, дура!
И тут впервые за все время она по-настоящему пристально поглядела на него. И при свете зари нового дня Фелиз увидел, что она и в самом деле была совсем молода. И еще к тому же очень хороша собой. У нее были красивые хоть и заплаканные — голубые глаза и маленькое, словно кукольное личико, обрамленное вьющимися локонами светлых волос. Наряд ее состоял из пестрого платьица и легких сандалий со шнурком, пропущенным между первыми двумя пальцами. Фелиз не без некоторого смущения заранее внутренне приготовился к тому, чтобы выслушать слезную благодарственную тираду.
