Михаил Зайцев - Провокация
– Вы, гражданин Боец, решили, что мне очень страшно? – спросил я, уголками губ обозначив улыбку. Этакую улыбочку презрения. – Вынужден разочаровать – мне ничуть не страшно, я вас не боюсь, увы. Просто, рискни я дернуться, сделай я вам такой подарок, и вы, гражданин Боец, тут же отправите меня к праотцам, не дожидаясь согласия Командира. Ведь так, а?
– Ты, коновал...
– Отставить, – произнес чекист окрепшим командным голосом, прояснившимся взглядом и словом заставляя Бойца умолкнуть. – Твое предложение относительно идеи разделиться я принимаю. Прочее – отставить.
– А связать? – вместо «Так точно» запротестовал Боец. – Спеленать коновала, по уму, совсем не мешало б.
– Ладно, свяжи ему руки.
– Тю! Старшой, поверь мазурику битому – не помешает его всего запеленать и кляпом едало заткнуть, чтоб...
– Отставить! Я при оружии, руки ему за спиной свяжешь, за спинкой кресла, привяжешь его к креслу, и этого будет вполне достаточно.
Ну конечно! Чекист заранее думает об отчетах, которые и ему, и мне, и всем предстоит написать по возвращении. Если врагом окажется Ученый, думает он, тогда озлобленный Доктор накалякает в рапорте о недальновидности Командира, про незаслуженное унижение, избыточную перестраховку, про то, что Командир пошел на поводу у сиволапого с фиксами, да еще сцену с отъемом пистолета распишет, со стыда сгоришь.
– Как скажешь, старшой, – Боец пожал широченными плечами и двинулся по направлению ко мне. – Коновал, смирно сидеть! А не то помну тебя, докторишка, с пребольшим удовольствием.
Удовольствия меня «помять» я ему, конечно же, не доставил. Я покорно позволил снять с себя ремень, послушно развел руки в стороны и согнул локти. Спинка кресла была слишком широкой, мои запястья за ней не сомкнулись, но зафиксировал их Боец ожидаемо умело и накрепко. Сказал:
– Захочешь в сортир, ходи под себя, – и взял за шкирку Ученого.
– Что ты о себе возомнил, хам!
– Э, Боец! Отставить грубое обращение.
– Как скажешь, старшой. Хы!.. Ваше степенство, Ученый в говне печеный, милости просим кормой от мягкого отчалить и работать, работать, шнель!
И работа закипела. Сначала вокруг меня, то есть вокруг нас – меня и мертвого Техника. Ученый, сопровождаемый двумя товарищами вне подозрений, обошел все три пульта контроля за внешней средой. Затем товарищи открыли люк между моими ногами и остывающими – трупа. Потом эпицентр активности сместился в Рабочую рубку, где дюжий конвоир вооружался и наряжался, а толстый конвоируемый, прежде чем обрядиться в скафандр, возился почему-то с советским, а не родным германским, исследовательским инвентарем, расфасовывал всякую всячину в футляры да футлярчики специально сшитой, так сказать, сбруи, которую следовало нацепить поверх шкуры скафандра.
Выбирая инвентарь на выход, Ученый руководствовался визуальными впечатлениями о мироустройстве за бортом. О чем и заявил сварливым голосом, когда Боец потребовал обосновать выбор.
Боец Ученого поторапливал. Особенно в процессе того, как тот одевался в скафандр.
Германского производства скафандры чем-то смахивали на костюмы для водолазов. Они были герметичными и безразмерными, сработанными из прорезиненной толстой ткани, имели толковую систему лямок и ремешков для подгонки по фигуре и вытисненную на груди свастику. Подгонка осуществлялась, если можно так выразиться, по свастике, и считалась правильной, ежели «фашистский знак» ляжет точно напротив сердца. Боец пошутил зловеще, мол, в мишень-свастику «захерачит» пулю с особенным наслаждением, ежели, «в говне печеный» даст хоть малейший повод. Люк в центре оставался открытым, из Рабочей рубки в Главную доносились реплики, по этим репликам я и соображал, что происходит внизу. И еще по перекличке Командира с Бойцом.
Командир оставался в Главной рубке. «Парабеллум» он запихнул за ремень, чтоб оружие не мешало возиться с устройством радиосвязи подле иллюминатора.
Прежде, чем Ученый открыл люк в полу Рабочей рубки, произошла заминка – еще не укрывший голову под колпаком шлема, мой собрат по подозрениям потребовал от уже надевшего шлем Бойца взять клетку с крысами. Почти цитата: «Нечего в меня пулеметом тыкать! Помоги лучше, хам трамвайный!». Заминка закончилась низкой нотой, очевидно, шлепка по «корме» конвоируемого и его же возгласом «Ой!..», сменившимся отборными матюгами деятеля науки и, наконец, звуками, характерными для закрывания люка.
Оставаясь возле иллюминатора, Командир любовался чужой планетой (во всех смыслах ЧУЖОЙ для него, ибо аппарат для мгновенных «перемещений» на это небесное тело спроектировали, создали и настроили отнюдь не русские) и связывался по рации то с Бойцом, то с Ученым. Чаще с Бойцом. Переговорное устройство, только что названное мною рацией, имело тумблеры переключения на связь с кем-то одним из пилотов в скафандрах. Посему, едва смолкали живые голоса внизу, Командир постоянно щелкал тумблерами. И постоянно повторял в микрофон то, что слышал в наушниках. Например: «Понял тебя, Боец, вы готовы к спуску из шлюза. Понял». А иногда Командир озвучивал и то, что видел в иллюминаторе, типа: «Отслеживаю вас отчетливо на вершине холма. Понял тебя – опасностей не наблюдается. Понял, начинаете спуск. Вижу, пропадаете.., вы пропали из вида. Повторяю: не вижу вас обоих, вы за холмом. Как связь?..» Таким образом, я все время был в курсе событий. Вслед за Командиром, можно сказать – с его слов, я узнал, что первым на ЧУЖУЮ во всех смыслах планету спустился и сделал первый шаг по ее поверхности гражданин Ученый. То был маленький робкий шажок советского человека в трофейном скафандре, подталкиваемого дулом германского пулемета в руках у другого русского. Очень символичный шажок, на мой заочный взгляд.
Тем же манером – со слов Командира – мне стало известно, что крысы за бортом вскоре издохли. Не мгновенно, но довольно быстро. Про то, что здешняя атмосфера убивает, доложил первопроходец Ученый.
Когда Командир перестал видеть фигуры в скафандрах, он снял со стены, то есть с борта, радиопереговорное устройство, размотал провод-удлинитель и уселся в свое кресло. Сел рядом с трупом Техника, напротив-наискосок от меня. Командир щелкал тумблерами все реже и реже, ибо инструкторы на Земле предупреждали нас, что при разговорах увеличивается расход дыхательной смеси в ранцевых баллонах скафандров. И вот, наконец, дважды потеребив тумблеры, коротко дважды произнеся: «До связи», чекист глянул на циферблат «командирских», засек время последнего радиоконтакта, снял с головы наушники, отложил микрофон и смачно зевнул во весь рот.
3. Командир
Его сонливость легко объяснима – минувшие сутки нас мучили интенсивной подготовкой, и поспать естественным сном дали совсем недолго. Правда, подольше, чем сном искусственным. Кстати, вчера, во время естественного сна, меня впервые за довольно долгое время не мучили сны-кошмары. Однако не обо мне сейчас речь.
