Генри Каттнер - Маска Цирцеи
— Моя борода нуждается в гребне, — сказал он, копаясь в ней сильными волосатыми пальцами. — Позвать дриаду с оливкового дерева? Как ты думаешь, Язон? Или ты в ужасе побежишь и от молодой дриады? Тогда, пожалуй, лучше не рисковать. Красотка расплакалась бы, думая, что ты ею пренебрег, и мне потом пришлось бы ее утешать, а я, честно говоря, подустал от бега, которым ты меня попотчевал.
Думаю, именно после этих слов я поверил Паниру — удивительному созданию таинственного, давно утраченного мира. Даже заглянув в его желтые глаза с козлиными зрачками, обращенные на рощу за моей спиной, и увидев в них удовлетворение, я решил, что он просто разглядывает дриаду, настолько непринужденным и доверительным был его тон. Да, я поверил Паниру с его курносым носом и насмешливой улыбкой, с кривыми рогами, торчащими из путаницы кудрей. Даже если бы опасения не покинули меня сами по себе, их наверняка разогнали бы слова Панира и его улыбка.
— Ну что, успокоился? — спросил он неожиданно тихим и серьезным голосом.
Я кивнул. Просто удивительно, насколько быстро весь ужас ушел из меня, может, благодаря очищению самой погони, а может, потому, что мой разум возобладал над разумом Язона.
И все-таки от меня кое-что осталось. Где-то глубоко, где-то очень далеко по-прежнему таилась бесплотная тень. Язон знал такое, о чем я не имел понятия… пока. И, вероятно, имел причины бояться. Может, вскоре их узнаю и я?
Панир качал головой, словно все это время наблюдал мыслительные процессы, проходившие в моем мозгу. Он широко улыбнулся, помахал коротким хвостом и сделал несколько шагов вдоль берега.
— Напейся, — сказал он. — Тебя должна мучить жажда после такой беготни. Если хочешь, искупайся. Я посторожу.
«Посторожу…» От кого? Мне было интересно, но я не спросил его. Мне требовалось время, чтобы упорядочить хаотичные мысли.
Сначала я напился, потом сбросил свою одежду и погрузился в ледяной источник. Панир смеялся над моими криками и дрожью. Прудик был слишком мал, чтобы в нем плавать, поэтому я собрал немного песка и тер им кожу, пока она покраснела. Я смывал с себя пот страха… страха Язона, а не моего.
И все это время я размышлял, но так и не нашел ответа. Потом, выйдя из воды и одевшись, я сел на мох, вопросительно глядя на козлоногого.
— Ну что ж, — просто сказал он. — Хорошее свидание устроил Цирцее ее любовничек. Ты бежал, словно испуганный заяц. Я никогда особо не любил Язона, но если это ты…
— Я не Язон, — ответил я. — Я помню жизнь Язона, но в моем мире после его смерти прошло уже три тысячи лет. Возникли новые народы, они говорят на других языках… — Тут я удивленно умолк, впервые поняв, что говорю по-древнегречески, совершенно свободно и с акцентом, отличающимся от того, которому учился в университете. Воспоминания Язона, выражаемые на его родном языке и идущие из моих уст?
— Ты говоришь совсем неплохо, — сказал Панир, жуя стебелек травы. Он лег на живот и стучал по мху одним из своих копыт. — Твой и мой миры как-то странно соединены. Не знаю, как, да меня это и не волнует. Фавнов вообще мало что волнует. — В глазах его засверкали желтые огоньки. — Ну, может, несколько вещей. Охота и… здесь свободное общество, и человек уже давно не поднимает на нас руки. Без малейших опасений входим мы в любой город, в любой лес. Я мог бы стать тебе полезным другом, Язон.
— Похоже, друзья мне здорово понадобятся, — ответил я. — Может, ты сперва расскажешь о том, что же произошло в храме на самом деле. И почему я оказался здесь?
Панир наклонился к источнику и взмутил воду. Потом заглянул вглубь.
— Наяда молчит, — сказал он, искоса поглядывая на меня. — Ну что ж, многие герои и могучие боги писали хроники этого мира. Но все герои давным-давно умерли, и большинство богов вместе с ними. Мы, фавны, не боги. Может, именно твоя слабость мне и нравится, Язон. Ты не великий герой, это ясно было по тому, как ты бежал. О Отец, как же ты бежал! С каким презрением твои ноги отталкивали землю! — С этими словами сатир лег на спину и весело заревел.
Я не смог удержаться от улыбки, понимая, какое представление устроил, удирая через лес.
— Похоже, тебе предстоит веселиться и веселиться, — заметил я. — Судя по тому, что я уже увидел в твоем мире, я еще немало побегаю.
Панир совсем развеселился. Наконец он сел, вытирая глаза и не переставая хохотать.
— Ты умеешь смеяться над собой… — сказал он. — Великим героям это не под силу. Может, это означает, что ты не герой, однако…
— Когда я побольше узнаю и раздобуду оружие, — прервал я его, тогда, возможно, бегать будут другие.
— Тоже неплохо сказано. — ответил Панир.
— Так что же произошло в храме? — настаивал я, утомленный пустой болтовней. — Это была жрица Цирцея? Или Маска?
Он пожал плечами.
— Кто знает? Я ее никогда не надевал. Знаю только, что с тех пор, как умерла первая Цирцея, каждый раз, как жрица, молящаяся от ее имени, наденет Маску, она говорит тем же древним языком и смотрит теми же глазами, которые некогда знавал Одиссей. Когда жрица снимает ее, она становится сама собой… что ты и видел. Но в Маске что-то продолжает жить, и это что-то вдохновляется очень старой любовью и не менее старой ненавистью. Это что-то некогда было Цирцеей, оно до сих пор не может успокоиться. И все из-за Язона. Так что ты сам скажи мне, что это такое, или не задавай больше вопросов.
— Не знаю! — отчаянно крикнул я.
— Но ты же явился сюда. — Он поскреб голову у основания левого рога и оскалился в усмешке. — Ты явился сюда и, думаю, не без причины. Жаль, что ты выбрал неподходящий момент, чтобы ответить на зов Цирцеи. На твоем месте я тоже ответил бы… когда ей было лет на сорок меньше. В те времена она была ничего себе девицей. Хотя и не для Панира. В лесах есть достаточно много дриад, и Паниру не приходится скучать. Но если бы Цирцея звала меня так, как тебя, я прибыл бы раньше. Или позже. Если бы молодая Цирцея сейчас была бы жива, стоило бы ее найти.
— Молодая Цирцея? — повторил я.
— Ты сам видел, насколько стара эта Цирцея. Если хочешь знать, она близка к концу своих дней, Я был молодым козликом, когда на Язона было наложено проклятие Гекаты, и с тех пор видел появление и исчезновение не одной Цирцеи. Не помню уже, сколько их было. Коща уходят старые друзья, сбиваешься со счету. Но если говорить о новой Цирцее — да, тут было на что посмотреть. Однако жрецы из Гелиополиса умертвили ее три дня назад. — Он склонил рогатую голову и улыбнулся мне.
— Не думаю, чтобы это очень меня взволновало, — сказал я. — А что такое Гелиополис?
— Крепость Аполлиона, город из золота, где огнем и кровью воздают почести Агнцу. Между Аполлионом и Гекатой исстари идет война. Легенда гласит, что ее нельзя ни выиграть, ни проиграть, пока «Арго» не привезет назад Язона. Полагаю, это и есть причина, по которой ты здесь оказался. Войны между богами — не мое дело, но я не прочь послушать сплетни.
