Артуро Каротти - Наследство капитана Немо
Неожиданное восклицание Питера заставило нас обернуться к озеру. Плоская, гигантская голова змеи подымалась из воды. За ней показалась длиннейшая шея — точно тело огромного питона; потом — громадное коренастое туловище.
— Плезиозавр! — воскликнул инженер, — скорее, скорее в лес!
Мы бросились в чашу.
— Что это за зверь? — спросил я Марселя, когда мы были в безопасности.
— Это плезиозавр — животное вторичной эпохи. Судя по частям его скелета, найденным в Европе, это было страшное чудовище. Пожалуй, в таком случае Джиджетто действительно видел крокодила! — сказал Марсель. — Нет, скорее это был ихтиозавр; это ужасное животное жило в ту же эпоху, что и плезиозавр; оно так же прожорливо, сильно как кит, и гибко, как змея; в пасти у него — сто восемьдесят острых, как ножи, зубов.
Все мы как по команде осмотрели свои револьверы; они оказались в полной исправности и были вполне готовы на случай встречи с этими неприятными соседями.
Котенку все не сиделось на месте. Он отошел от нас довольно далеко; потом вдруг пустился бежать к нам, крича:
— Человек! Человек!
— Что?
— Человек!
— Где?
Мы бросились к нему. На мягком, влажном песке ясно был виден отпечаток башмака. Ни один из наших следов на него не походил. Недавно здесь проходил человек.
IV. Загадка
Я не буду говорить о том, как мы были изумлены, об этом не расскажешь. Одна мысль наполнила наши сердца радостью: кто бы ни был этот человек, он должен был сюда прийти каким бы то ни было образом; нашей дорогой он прийти не мог; значит, из пещеры был выход. В путь!
Мы двинулись вперед, осматривая каждую пядь земли; мы дошли до озера, не встретив никаких признаков человека. Мы исходили вдоль и поперек песчаный берег, добрались до противоположной стороны озера, где отвесная стена преградила нам путь; все бесплодно. Оставалось одно — повернуть назад. Но тут Вандоэль заметил высоко между скал черную дыру. Мы взобрались наверх с трудом, обнадеживая себя мыслью, что это — выход из подземельного царства. Нет, галерея вела вниз.
— Может быть, это только вначале! — сказал Джиджетто.
Снова мы из рубахи свернули фонарь, запаслись моллюсками и нырнули во мрак расселины. Снова галерея стала сменять галерею, сверкающая пещера — пещеру; то мы тонули во тьме, то слепли от невообразимого света. Мы спали, ели, шли, пока не попали снова в ту пещеру, где впервые увидели огненный дождь; перед нами лежала узкая коса земли; она вела к утесу, виденному нами прежде.
Итак, нигде никаких следов. Очевидно, то была игра случая, то не был отпечаток человеческой ноги. Иначе мы нашли бы какие-нибудь признаки существования человека.
— Поищем еще, — сказал Котенок.
Мы готовы были погрузиться вновь в темноту галереи, когда протяжный звук — как бы звук далекого органа, строгий и торжественный, — прозвучал в воздухе и гулко отдался в широких сводах пещеры.
Мы переглянулись.
— Орган? Здесь?
— Не может быть.
Но тот же звук, четно и внятно, послышался снова.
— Конечно, это орган! — обрадовался Джиджетто.
— Может быть, нет, я слышал такие звуки по утрам в пустыне Калахари, — сказал Питер.
— А я в Сахаре! — прибавил Уберт.
— В пустынях — другое дело, — сказал инженер, — там по ночам водяные пары, охлаждаясь, падают на песок; утром, когда становится теплее, они легкими шариками подымаются кверху, и от трения этих шариков происходят странные музыкальные звуки — здесь этого не может быть.
— Конечно, — согласился я.
— Но если это орган, — сказал Котенок, — то мы его разыщем. Идемте! Ведь кто-нибудь на нем играет!
Мы невольно улыбнулись. Предположить, что здесь, в глубине земли, вдали от солнечного света, среди папоротников и ихтиозавров, человек играет на органе! Это было нечто совершенно невообразимое. Но ведь мы слыхали звук органа, и дважды, и видали на берегу четкий отпечаток башмака!
Джиджетто настаивая на том, чтобы мы отправились искать таинственного музыканта.
— Мало ли что случается, — говорил он.
Перед нами была коса, что, тонкой нитью прорезая воды озера, бежала по направлению к одинокому утесу; по левую руку лежала узкая песчаная полоса берега, на котором мы были в первый раз, когда нашли эту пещеру; вправо расстилалась широкая равнина; она лежала в полумраке, потому что в той части пещеры не было светлого дождя и не было ярких источников света.
Мы направились туда.
Мы шли по этой равнине очень долго и смертельно устали. Пришлось остановиться, поесть раковин и поспать. Светлый туман был далеко, и нам было отрадно смежить глаза, не видя его сквозь веки.
Мы прошли еще немного, и вдали перед нами зачернелся лес. Вдруг Питер насторожился и сказал.
— Прислушайтесь!
Мы снова оцепенели от изумления; лицо Джиджетто расплылось в улыбке.
Далеко-далеко, едва уловимые, слышны были звуки органа.
— Это хор из оперы Верди! — воскликнул я.
— Ага! — смеялся Джиджетто, — я говорил! Видишь, Николо!
— Тише ты, чертенок!
— Но ведь это совершенно невозможно! — сказал инженер.
— Как-то в Сент-Этьенне… — начал Марсель, но вдруг замолчал и отскочил от скалы, у которой стоял.
Какое-то животное, высотою по меньшей мере в два метра, выскользнуло из-за скалы. Телом оно было похоже на жабу; у него была острая, продолговатая, приплюснутая голова и громадные, тяжелые лапы с толстыми пальцами. Оно мотнуло головой и издало странный звук; это было кваканье, которое заглушило бы мычание теленка.
— Лабиринтодонт! — закричал Мариц и бросился бежать; мы побежали за ним.
Но зверю, казалось, не было до нас дела: спокойно, маленькими прыжками он пересек берег и нырнул в озеро.
Мы еле переводили дух.
— Да это настоящая сказка! — сказал инженер. — В этой пещере мы нашли представителей первичной эпохи, каменноугольного периода и третичной эпохи! Не бред ли это?
— Что же с музыкантом? — спросил Джиджетто.
— И верно, пойдем, — сказал я.
— Не правда ли, — спросил инженер, — звук слышался из освещенной части пещеры?
— Конечно, — ответил Марсель.
Мы повернули назад; снова начали мы бродить вдоль озера по сверкающему берегу; дважды, утомившись, мы ложились отдыхать и, проснувшись, снова начинали поиски. Не найдя никаких следов человека, мы вернулись в темную часть пещеры, к скале, у которой видели лабиринтодонта. Миновав ее, мы вошли в густой, сумрачный лес. Мариц называл каждое дерево так же уверенно, как если бы это был лес его родины. Вдоль берега росли невысокие, худосочные астерофилии. За ними — густолиственные травянистые папоротники; дальше — громадные деревья с грубыми чешуйчатыми стволами: лепидодендры, похожие на гигантские канделябры; сфенофилии, напоминающие своей формой ели; сигиллярии — с огромными стволами и странной листвой. Ползучие папоротники перекидывались с одного дерева на другое и светлыми прядями висели между темных стволов и листьев.
