Михаил Белов - Восьмая тайна моря
Щербаков догнал Аню у подъезда.
— Вот отпускные, завтра едем, — с радостным возбуждением сказал он.
— Куда едем, Олег? — она подняла на него удивленные глаза.
— Мы же договорились, Аня. Я взял отпуск.
— Не могу, Олег. Никак не могу. Прокатись один.
Щербаков растерялся. Но он сознавал: он больше не потерпит того, чтобы она и впредь вращалась в обществе торцевых. Он должен спасти любимую, даже вопреки ее воле. И Щербаков продолжал настойчиво допытываться, почему она изменила свое решение.
— Ну, не могу, милый. Не могу.
У него, очевидно, было очень обиженное лицо. Она засмеялась и, взяв Олега за руки, сказала:
— Пошли ко мне. Новые пластинки получила.
Как всегда, он не устоял и готов был последовать за ней. В это время около них затормозила открытая «Волга». Аню позвал неизвестный Олегу моряк торгового флота. Щербаков пошел прочь.
— Олежка, ты куда? Вернись!..
А Олежка через полчаса сидел в ресторане. Здесь он вспомнил, что у Лобачевой на сегодня назначен вечер.
Странно, ему опять захотелось увидеть Рутковскую.
Он пошел к Лобачевой. Аня несколько раз подходила к нему. Он делал вид, что не замечает ее, но избежать разговора не удалось.
— Олег, — сказала она. — Не надо…
Он пожал плечами.
— Между нами, по-моему, все кончено. Ты сделала выбор. Что ты хочешь от меня?
Она некоторое время разглядывала его.
— Что же особенного произошло?
Он опешил.
— Как что? Нельзя так жить: и я и этот… Горцев.
Она прошептала:
— Ты ничего не понимаешь…
Как бы он хотел ничего не понимать!
Она продолжала:
— Было между нами и много хорошего, Олежка.
— Я не могу так жить, Аня. — Ему стало жаль ее. — Понимаешь, не могу! Уедем отсюда.
Она чуть усмехнулась:
— Жиэнь везде одинакова, Олежка.
— Как хочешь, — с горечью сказал он…
Олег припомнил, как знакомил Рутковскую с Суровягиным, как потом решительно ушел с вечеринки. Он сам не заметил, как очутился в порту. Яркий свет прожекторов. Портальные краны медлительно машут стрелами. За забором, на складах, кто-то стучит по железному листу.
«Зачем я сюда пришел? — подумал Щербаков. — У меня же отпуск».
Он закурил.
— Эй, Олег, ты что потерял?
Щербаков обернулся. На работу заступила ночная смена. К нему подошел коренастый парень в очках.
— Ну, здорово, отпускник! Я думал, ты уже к Москве подлетаешь.
— Не всегда желания исполняются.
— В этом есть своя прелесть.
— Иди ты к черту, — мрачно сказал Щербаков.
— Отказалась?
— В самую девятку попал.
— Плюнь ты на нее и махни один. Москва есть Москва. Столица. Большой театр.
— Махну с тобой на кран, Ваня, — сказал Щербаков, помедлив. — К черту отпуск.
— Порядок! Я принципиально за решительность, — крановщик ткнул его кулаком в бок и засмеялся. — Странный ты парень, Олег. А пропуск у тебя с собой? Ну, потопали тогда. А если завтра она согласится?
— Не будем об этом…
Вошли на территорию порта.
— Я пойду поищу начальника смены. Потом загляну к тебе, бросил на ходу Щербаков.
— Приходи. Простоквашей угощу.
В диспетчерской шло совещание. Здесь были начальники вечерней и ночной смен, бригадиры, сменный механик. Начальник участка Василий Иванович, узколицый, с седой шевелюрой, в прошлом грузчик, увидев Щербакова, удивленно поднял глаза, но не прервал своей речи. Как узнал Олег из выступлений, вечерняя смена не выполнила план погрузки из-за плохой работы третьего крана.
— А к утру иностранец должен быть загружен, — жестко сказал начальник участка. — За каждый лишний час простоя расплачиваемся валютой.
— Третий кран барахлит. — Начальник смены посмотрел на механика.
— Механизмы в порядке, — ответил тот, усиленно затягиваясь «Беломорканалом». — С крановщиков надо спрашивать.
— Было бы с кого, — возразил начальник смены. — Крановщик только вчера из ремесленного. Всего второй раз в башню поднимается.
— Молодежь надо учить. — Лицо Василия Ивановича хмурое. Правой рукой он барабанил по столу. — Не знаю, что и делать.
— Я согласен отработать на третьем кране, — сказал Щербаков.
Начальник участка вновь с удивлением поднял на него глаза. В диспетчерской стало тихо.
— Считайте, что отпуск я отгулял, — продолжал Щербаков.
— Ясно. Идите на машину.
Глухо шумит океан. Дождь стучит в окна. По запотевшему стеклу ползут тяжелые капли. В кабине крана тепло и душно. Щербаков некоторое время неподвижно сидит, откинувшись на спинку сиденья. Потом включает рубильники. Кабина вздрагивает, мощный грейфер, широко разинув пасть, с ходу летит на штабель угля. Щербаков перебрасывает ручку контроллера на «подъем». Рывок, и наполненный доверху грейфер плавно плывет к судну. Тонны «черного золота» летят в трюм. А грейфер, описав полудугу, снова жадно зарывается в уголь. И так беспрерывно…
Щербаков слышит, как за спиной открывается дверь и кто-то входит в кабину. Василий Иванович. Он делает шаг и останавливается рядом с Щербаковым. От его плаща пахнет дождем.
— Дайте-ка я помахаю, — говорит он скрипучим голосом.
Щербаков молча встает и уступает место. Грейфер продолжает клевать уголь. Приглушенно жужжит электромотор.
— Рассказывайте, — бросает Василий Иванович, не отрывая взора от смотрового окна.
Щербаков рассказывает. Рассказывает как бы не о себе, а о чужой жизни. Возникает образ Ани в ослепительном сиянии заходящего солнца и тут же исчезает. Вспоминаются отрывки разговоров. Острая боль вонзается в сердце…
Оба долго молчали. Василий Иванович вздохнул и поднялся с сиденья. Щербаков занял его место. Василий Иванович надел плащ.
— Рубить надо, Олег. Рубить, — сказал Василий Иванович. Завтра поедешь в пионерский лагерь и вместе с другими будешь готовить его к открытию. Работы — недели на две. На досуге подумаешь…
Василий Иванович давно ушел. Это был редкой души человек, и Щербаков с первых же дней поступления на работу проникся к нему симпатией. За кружкой пива Василий Иванович любил порассуждать о жизни. Он говорил, что человек рожден для счастья. Счастье у него было простым и ясным. «Рабочий человек — заглавная фигура на земле, — говорил он. — А раз так, — кому же, как не нашему брату, положено счастье? Только оно на блюдечке не подается. Оно вот где, — Василий Иванович глядел на свои руки. — А что поперек — рубить надо!»
Рубить надо! Щербаков вспомнил первый день самостоятельной работы на кране. Так же, как и сейчас, он грузил уголь и почему-то не мог на ходу остановить качку грейфера, сеял уголь по палубе, по причалу. Приноровился, но полный грейфер зачерпнуть не удавалось. Ослабил грузовой трос, и он змейкой скользнул с барабана. Щербаков этого не заметил. Зачерпнул полный грейфер, обрадовался, но вдруг раздался треск. Щербаков выключил рубильник. Авария. Грузовой трос был намертво зажат в подшипниках барабана. Щербаков попытался освободить его обратным ходом барабана. Тщетно. Трос еще больше запутался. На кран поднялся Василий Иванович. Осмотрев клубок изуродованного троса, коротко бросил: «Рубить надо». Щербаков взял молоток и зубило и принялся рубить трос.
