Сергей Плеханов - Советская фантастика 50—70-х годов (антология)
— Войдите, пожалуйста, я приготовлю деньги.
— Нет, не нужно, — заторопилась она, как бы испугавшись, — я подожду здесь…
— Да войдите же, зачем вам мёрзнуть, — сказал я и почти насильно втащил её в комнату.
— Я должен посмотреть работу и установить, заслуживает ли она того, чтобы за неё платить.
Девушка прижалась спиной к двери и следила за мной широко раскрытыми глазами.
— Это запрещается… — шептала она.
— Что запрещается?
— Входить в квартиры клиентов… Такова инструкция, господин.
— Плюньте на инструкцию. Здесь я хозяин, и никто не узнает, что вы были у меня.
— О господин… Они все узнают, и тогда…
— Что — тогда? — спросил я, приблизившись к ней.
— О, это так страшно…
Она вдруг заплакала.
Я положил ей руку на плечо, но она встрепенулась и выскочила за дверь.
— Немедленно отдайте мне семьсот марок, и я пойду.
Я протянул деньги, она вырвала их у меня из руки.
Когда я открыл пакет, то чуть не вскрикнул от удивления. Несколько минут я смотрел на стопку фотокопий, не веря глазам своим. Теперь меня уже поражало не то, что мои безнадёжные уравнения были, по-видимому, решены. Самым поразительным было то, что выкладки были написаны другим почерком.
Второй гениальный математик! Однако этот был ещё более гениальным, чем первый, потому что он на протяжении пятидесяти трех страниц решил в аналитическом виде уравнения, в сотни раз более трудные, чем первое. Пробегая взглядом строки, написанные энергичным, размашистым почерком, всматриваясь в интегралы, суммы, вариации и прочие символы самых высших разделов математической науки, я представил себя в каком-то неведомом, странном математическом мире, где сложности потеряли всякое значение. Здесь их просто не было.
Казалось, будто математик, решавший вторую мою задачу, делал это так же легко, как мы складываем или вычитаем в столбик двузначные числа.
Как простую школьную задачу!
Читая рукопись, я несколько раз бросал её, чтобы обратиться к математическим справочникам и учебникам, и, к своему крайнему удивлению, обнаруживал, что второй математический гений прекрасно знал и помнил все то, что знал и помнил я, но, кроме этого, и многое другое. Меня поражало его умение пользоваться самыми сложными математическими теоремами и доказательствами. Его математическая логика была невероятной, глубина мысли бездонной, метод решения безукоризненным. Я был уверен, что, если бы самые гениальные математики всех веков и народов, такие, как Ньютон, Лейбниц, Гаусс, Эйлер, Лобачевский, Вейерштрасс, Гильберт и многие другие, увидели решение этой задачи, они бы удивились не меньше, чем я.
И тем не менее факт оставался фактом: вторая задача была решена ещё более красиво и изящно, чем первая. Прочитав рукопись, я, обессиленный и потерявший способность ощущать реальность, оставался в задумчивости ещё долгое время.
Откуда Крафтштудт набрал этих математиков? Теперь я был уверен, что их у него было не два и не три, а, наверно, целая бригада. Ведь не мог же он всерьёз основать целую фирму, эксплуатируя только двух-трех человек. Как это ему удалось? Почему его фирма находится рядом с сумасшедшим домом? Кто и почему кричал нечеловеческим голосом за стеной?
«Крафтштудт, Крафтштудт…» — билось у меня в сознании. Где и когда я встречал эту фамилию? Что за ней скрывается? Я ходил по кабинету, сжимая голову руками, силясь вспомнить, что я знал о Крафтштудте. Затем я снова уселся за гениальный математический манускрипт, наслаждаясь его содержанием, перечитывая по частям, углубляясь в доказательства промежуточных теорем и формул. Внезапно я вскочил. Я вскочил оттого, что вдруг снова вспомнил страшный нечеловеческий крик, а вместе с ним и фамилию Крафтштудт.
Эта ассоциация была неслучайной. Именно так оно и должно было случиться. Нечеловеческий крик пытаемого человека и Крафтштудт! Это неразрывное целое. Во время второй мировой войны некий Крафтштудт был следователем гитлеровского концентрационного лагеря в Граце. Во втором туре Нюрнбергского процесса его судили за преступления, совершенные против человечности. За пытки и убийства его приговорили к пожизненному тюремному заключению. И после этого о нем ничего и нигде не было слышно.
Я вспомнил портрет этого человека, напечатанный во всех газетах, в форме оберштурмфюрера СС, в пенсне, с широко раскрытыми, даже удивлёнными, глазами на добродушном полноватом лице. Никто не хотел верить, что человек с такой физиономией мог быть палачом гитлеровских застенков. Однако портрет сопровождали подробные показания свидетелей и заключение следствия. Да, Крафтштудт действительно был палачом.
Что сталось с ним после процесса? Не выпустили ли его в настоящее время, как и многих других военных преступников?
Но при чем здесь математика? Где здесь связь: следователь-палач и гениальные решения дифференциальных и интегральных уравнений?
В этом пункте цепь моих рассуждений прерывалась, я чувствовал себя бессильным соединить эти два звена воедино. Чего-то не хватало, в чем-то была тайна, разгадать которую умозрительным путём я был бессилен.
Сколько ни ломал я голову, сколько ни пытался скомбинировать Крафтштудта с «Приютом мудрецов» и с бригадой талантливых математиков, это мне никак не удавалось. И затем эта девушка, заявившая, что «они все равно узнают»… Какая она запуганная и робкая!
После нескольких дней мучительных раздумий я, наконец, пришёл к выводу, что если я не раскрою эту тайну, то сойду с ума.
Прежде всего я решил убедиться, что Крафтштудт из математической фирмы — это Крафтштудт, военный преступник, следователь концентрационного лагеря в Граце.
4
Оказавшись у низенькой двери фирмы Крафтштудта в третий раз, я почувствовал, что сейчас произойдёт нечто такое, что окажет огромное влияние на всю мою жизнь. Не знаю почему, но я отпустил такси, и только после того, как автомобиль скрылся за поворотом, я позвонил.
Мне показалось, что молодой человек с помятой, почти старческой, физиономией ждал меня. Он почему-то сразу взял меня за руку и, не задавая никаких вопросов, повёл через тёмное подземелье в тот самый приёмный холл, в котором я уже был два раза.
— Итак, с чем вы пришли сейчас? — спросил он насмешливо.
— Я хочу видеть господина Крафтштудта лично, — пробормотал я.
— Наша фирма чем-нибудь вас не устраивает, профессор? — спросил он.
— Я хочу видеть господина Крафтштудта, — повторил я с упорством, стараясь не смотреть в большие чёрные глаза, которые сейчас светились глубоким, злым и насмешливым огоньком.
