Клиффорд Саймак - Миры Клиффорда Саймака. Книга 4
— Две тысячи лет? Не хотите ли вы сказать… — начал было Черчилл и замолчал, заметив, что Максвелл покачал головой.
Мистер О'Тул остановился и бросил на Черчилла уничтожающий взгляд.
— Я помню, — заявил он, — как из того болотистого бора, который вы теперь называете Центральной Европой, весьма бесцеремонно явились варвары и рукоятками своих грубых железных мечей начали стучаться в ворота самого Рима. Мы слышали об этом в лесных чащах, где обитали тогда, и среди нас еще жили те — теперь давно умершие, — кто узнал про Фермопилы всего через несколько недель после того, как пали Леонид и его воины.
— Простите, — сказал Максвелл. — Но не все настолько хорошо знакомы с маленьким народцем…
— Будьте добры, — перебил О'Тул, — познакомьте его в таком случае!
— Это правда, — сказал Максвелл, обращаясь к Черчиллу. — Или во всяком случае вполне может быть правдой. Они не бессмертны и в конце концов умирают. Но живут так долго, что нам и представить трудно. Рождения у них редкость, иначе на Земле не хватило бы для них места. Но они доживают до невероятного возраста.
— А все потому, — сказал мистер О'Тул, — что мы проникаем в самое сердце природы и не транжирим драгоценную силу духа на мелочные заботы, о которые вдребезги разбиваются жизнь и надежды людей. Однако это слишком печальные темы, чтобы тратить на них столь великолепный осенний день. Так обратим же наши мысли со всем рвением к пенному элю, который ждет нас на вершине!
Он умолк и вновь начал взбираться по тропе — заметно быстрее, чем раньше.
Сверху им навстречу опрометью бежал крохотный гоблин — пестрая рубаха, которая была ему велика, билась на ветру.
— Эль! — верещал он. — Эль!
Он остановился перед ними, едва не упав.
— Ну и что эль? — пропыхтел мистер О'Тул. — Или ты хочешь покаяться, что осмелился его попробовать?
— Он скис! — простонал маленький гоблин. — Весь этот заклятый чан скис!
— Но ведь эль не может скиснуть! — возразил Максвелл, понимая, какая произошла трагедия.
Мистер О'Тул запрыгал на тропе, пылая яростью. Его лицо из коричневого стало багровым и тут же полиловело. Он хрипел и задыхался.
— Нет, может! Если его сглазить! Проклятие, о, проклятие!
Он повернулся и заспешил вниз по тропе в сопровождении маленького гоблина.
— Только дайте мне добраться до этих гнусных троллей! — вопил мистер О'Тул. — Только дайте мне наложить лапы на их жадные глотки! Я их выкопаю из-под земли вот этими самыми руками и повешу на солнце сушиться! Я спущу с них шкуры! Я их так проучу, что они вовек не забудут!..
Его угрозы все больше сливались в нечленораздельный рев, пока он быстро удалялся вниз по тропе, спеша к мосту, под которым обитали тролли.
Два человека с восхищением смотрели ему вслед, дивясь такому всесокрушающему гневу.
— Ну, — сказал Черчилл, — вот мы и лишились возможности испить сладкого октябрьского эля.
Глава 4
Когда Максвелл на одной из более медленных полос шоссе доехал до окраины университетского городка, часы на консерватории начали отбивать шесть. Из аэропорта Черчилл поехал другим путем, и Максвелл был этим очень доволен — не только потому, что юрист был ему чем-то неприятен, но и потому, что он испытывал потребность побыть одному. Ему хотелось ехать медленно, откинув щиток, а тишине, ни с кем не разговаривая и только впитывая атмосферу всех этих зданий и аллей, и чувствовать, что он вернулся домой, в единственное место в мире, которое по-настоящему любил.
Сумерки спускались на городок благостной дымкой, смягчая очертания зданий, превращая их в романтические гравюры из старинных книг. В аллеях группами стояли студенты с портфелями и негромко переговаривались. Некоторые держали книги под мышкой. На скамье сидел седой старик и смотрел, как в траве резвятся белки. По дорожке неторопливо ползли двое внеземлян-рептилий, поглощенные беседой. Студент-человек бодро шагал по боковой аллее, насвистывая на ходу, и его свист будил эхо в тихих двориках. Поравнявшись с рептилиями, он поднял руку в почтительном приветствии. И всюду высились древние величественные вязы, с незапамятных времен осеняющие все новые и новые поколения студентов.
И вот тут-то огромные куранты начали отбивать шесть часов. Густой звон разнесся вокруг, и Максвеллу вдруг почудилось, что университетский городок дружески здоровается с ним. Часы были его другом и не только его, но всех, до кого доносился их бой. Это был голос городка. По ночам, когда он лежал в постели и засыпал, было слышно, как они бьют, отсчитывая время. И не просто отсчитывая время, но, подобно стражу, возвещая, что все спокойно.
Впереди, в сумраке, возникла громада Института времени — гигантские параллелепипеды из пластмассы и стекла, сияющие огнями. К их подножью прижалось здание музея. Поперек его фасада протянулось бьющееся на ветру белое полотнище. В сгущающихся сумерках Максвелл сумел разобрать только одно слово:
«ШЕКСПИР».
Он улыбнулся при мысли о том, как должен бурлить сейчас факультет английской литературы. Старик Ченери и вся компания не простили обиды, когда два-три года назад Институт докопался, что автором пьес был все-таки не граф Оксфорд. И это появление стрэдфордца во плоти будет горстью соли, высыпанной на еще не зажившую рану.
Вдали, на западной окраине городка, на вершине холма высились административные корпуса, словно вписанные тушью в гаснущий багрянец над горизонтом.
Полоса шоссе двигалась мимо Института времени и его кубообразного музея с трепещущим полотнищем плаката. Часы закончили отбивать время, и последние отголоски замерли во мгле.
Шесть часов! Через две-три минуты он сойдет с полосы и направится к «Гербу Уинстонов», который был его домом уже четыре года… нет, впрочем, уже не четыре, а пять! Максвелл сунул руку в правый карман куртки и нащупал кольцо с ключами.
Впервые, после того как он покинул Висконсинскую передаточную станцию, он вспомнил о другом Питере Максвелле. Конечно, история, которую рассказал ему инспектор Дрейтон, могла быть правдой, хотя он сильно в этом сомневался. Служба безопасности могла вполне пустить в ход именно такой прием, чтобы выведать у человека всю подноготную. Однако если это ложь, то почему из системы Енотовой Шкуры не поступило сообщения о том, что он не прибыл? Впрочем, и это ему известно только со слов инспектора Дрейтона, и про другие два таких же случая — тоже. Если можно усомниться в одном утверждении Дрейтона, то с какой стати принимать на веру остальные? Если хрустальная планета перехватывала и других путешественников, он, пока был там, ничего об этом не слышал. Однако, сказал себе Максвелл, это тоже ничего не означает: хозяева хрустальной планеты, несомненно, сообщали ему только то, что считали нужным.
