Рэй Брэдбери - Куколка
— В таком случае мы должны его искать. Он не может быть далеко. Мы должны его искать! Хартли, Макгвайр, быстро!
Макгвайр тяжело опустился на стул.
— Я с места не сдвинусь. Пусть сам себя ищет. С меня достаточно.
Рокуэлл не стал дальше слушать и бросился вниз по лестнице, Хартли не отставал ни на шаг. Через несколько мгновений за ними последовал, тяжело дыша, Макгвайр.
Рокуэлл выбежал в холл, задержавшись на секунду у широких окон, выходящих на горы и пустыню. Был ли хоть один шанс найти Смита? Первого сверхсущества. Первого, может быть, из множества других. Рокуэлл взмок от волнения, Смит не мог уйти. Или…
Кухонная дверь медленно отворилась. Нога переступила через порог, за ней другая. Рука коснулась стены. Сигаретный дым тянулся от губ.
— Кто-то ищет меня?
Ошеломленный Рокуэлл обернулся. Он увидел выражение лица Хартли, услышал, как Макгвайр задохнулся от удивления. Все трое одновременно произнесли одно слово, как будто им подсказали: Смит!
Смит выпустил облачко дыма. Его лицо было красновато-розовым, как будто он сгорел на солнце, его глаза были ярко-голубыми. Он был босой, и его обнаженное тело было прикрыто одной из старых рубашек Рокуэлла.
— Не скажете ли мне, где я нахожусь? Что я делал последние три-четыре месяца? Это что, госпиталь или нет?
Страх охватил Рокуэлла. Он судорожно глотнул,
— Привет. Я… То есть… Вы что, ничего не помните?
Смит показал свои пальцы.
— Я вспоминаю, что начал зеленеть, если вы это имеете в виду. Кроме этого — ничего.
Рокуэлл тяжело прислонился к стене. Потрясенный, он поднял руки к глазам и покачал головой. Не веря в то, что он видит перед собой, он спросил:
— Когда вы выбрались из кокона?
— Когда я выбрался из… чего?
Рокуэлл отвел его в соседнюю комнату и указал на стол.
— Я не понимаю, что вы имеете в виду, — сказал Смит совершенно искренне, — полчаса назад я пришел в себя, стоя в этой комнате совершенно голый.
— И это все? — с надеждой спросил Макгвайр. Похоже, он почувствовал облегчение. Рокуэлл объяснил происхождение лежавшего на столе кокона. Смит нахмурился.
— Это нелепо. Кто вы такие?
Рокуэлл представил всех. Смит сердито взглянул на Хартли.
— Когда я начал болеть, вы приходили, не так ли? Я помню, на радиационном заводе. Но это глупо. Что это была за болезнь?
Лицо Хартли напряглось.
— Это не болезнь. А вы не знаете чего-либо обо всем этом?
— Я прихожу в себя в компании незнакомых людей, в незнакомом санатории. Я обнаруживаю себя обнаженным в комнате, в которой на раскладушке спит человек. Я хожу голодный по санаторию. Я иду на кухню, нахожу еду, ем, слышу взволнованные голоса, и затем меня обвиняют в том, что я появился из кокона. Что я должен думать? Кстати, спасибо за рубашку, еду и сигарету, которые я взял. Я не хотел вас будить, господин Рокуэлл. Я не знал, кто вы такой, и вы выглядели смертельно уставшим.
— О, насчет этого не волнуйтесь. — Рокуэлл не мог поверить в происходящее. Все разваливалось. С каждым словом Смита его надежды рассыпались на части, как разломанный кокон.
— Как вы себя чувствуете?
— Отлично. Сильным. Просто замечательно, если учесть, сколько это длилось.
— Очень замечательно, — сказал Хартли.
— Можете представить, что я почувствовал, когда увидел календарь. Все эти месяцы — раз и нету. Я удивляюсь, что я делал все это время.
— Мы тоже.
Макгвайр рассмеялся:
— О, оставь его, Хартли. Из-за того, что ты его ненавидел…
— Ненавидел? — Смит удивленно поднял брови. — Меня? Почему?
— Вот. Вот почему! — Хартли вытянул руки. — Ваша проклятая радиация. Ночь за ночью я сидел около вас в лаборатории. Что мне теперь с этим делать?
— Хартли, — перебил Рокуэлл, — сядь и успокойся.
— Я не сяду и не успокоюсь! Неужели вы оба одурачены этой имитацией человека, этим розовым парнем, который разыгрывает величайшую мистификацию в истории? Если у вас есть хоть сколько-нибудь разума, уничтожьте Смита, пока он не бежал!
Рокуэлл извинился за эту вспышку гнева Хартли.
Смит покачал головой.
— Нет, дайте ему говорить. О чем это он?
— Ты уже знаешь! — гневно прокричал Хартли. — Ты лежал здесь месяцами, слушая, планируя. Ты меня не одурачишь. Рокуэлла ты обманул, разочаровал. Он считал, что ты будешь сверхчеловеком. Может, ты и есть сверхчеловек. Но кто бы ты ни был, ты больше не Смит. Это еще один из твоих обманов. Мы не должны были все знать о тебе, весь мир не должен знать о тебе. Ты можешь с легкостью убить нас, но ты предпочитаешь остаться и убедить нас в своей нормальности. Это наилучший вариант. Ты мог исчезнуть несколько минут назад, но это оставило бы семена подозрения. Поэтому ты остался, чтобы убедить нас в том, что ты нормален.
— Он и есть нормальный, — вставил Макгвайр.
— Нет. Его мозг изменился. Он умен.
— Тогда подвергни его словесно-ассоциативному тесту, — сказал Макгвайр.
— Он слишком умен и для этого.
— Тогда очень просто. Сделаем анализ крови, послушаем его сердце, введем ему сыворотку.
Смит колебался.
— Я согласен на эксперимент, если это действительно вам нужно. Но, по-моему, это глупо.
Шокированный этим, Хартли взглянул на Рокуэлла.
— Возьми шприц, — сказал он.
Рокуэлл, размышляя, взял шприц. Может быть, все-таки Смит был суперменом. Его кровь. Эта сверхкровь. Ее способность убивать бактерии. Его сердцебиение. Его дыхание. Может быть, Смит был сверхчеловеком и не знал этого. Да, да, может быть…
Рокуэлл взял кровь у Смита и поместил ее под микроскоп. Его плечи поникли. Это была обычная кровь. Бактерии жили в ней положенное время. Кровь больше не была для них смертельной. Икс-жидкости тоже больше не существовало. Рокуэлл подавленно вздохнул. Температура тела была нормальной, пульс тоже. Его нервная система реагировала в соответствии с нормой.
— Ну, вот и все, — мягко сказал Рокуэлл.
Хартли опустился в кресло с широко открытыми глазами, сжав пальцами голову. Он выдохнул:
— Простите меня. Наверное это все существовало в моем воображении. Эти месяцы были такими долгими. Ночь за ночью. Я был напуган, у меня возникали навязчивые идеи. Я сам себя одурачил. Простите меня, я виноват. — Он уставился на свои зеленые пальцы. — Но что же будет со мной?
— Я поправился. Вы тоже оправитесь, я думаю. Я вам сочувствую, но в этом не было ничего плохого… в самом деле, я ничего не припоминаю.
Хартли расслабился.
— Пожалуй, вы правы. Мне не нравится мысль о том, что я должен одеревенеть, но ничего не поделаешь. Со мной все будет в порядке.
