Евгений Лукин - Зона Справедливости
— Мне ведь еще на работу сегодня… — неубедительно молвил он.
— Тебе ж к четырем, — напомнил всезнающий Борька. — Да и что там пить-то? На донышке же, вот столько!.. — И, жалобно наморщив лоб, звероподобный электрик изобразил из правой руки подобие разводного ключа, настроенного на крупную гайку.
— Я ведь еще не каждого к себе приглашу… — радостно заливал он, пока они шли мимо мусорных ящиков, мимо временно осиротевшей серой «Волги» — к четвертому подъезду. — Один пить — не могу. Ну не могу — и все! Н-но… — Борька выкатил глаза и поднял корявый палец. — Только с хорошими людьми, понял? Взять тебя… Человек умный, образованный… в компьютерах секешь…
Навстречу, разбрызгивая сапожками снежную слякоть, пробежала крохотная девчушка с ярким рюкзачком за плечами.
— А-а, попалась? — возликовал электрик, страшно разевая щетинистую людоедскую пасть. — Кто вчера музыкалку прогулял? Смотри, мамке твоей скажу — она тебя живо кверху тыном поставит!..
— Ага! Щаз! — огрызнулась кроха, даже не остановившись.
— Видал?.. — посетовал Борька, кивнув вслед. — Ничего уже не боятся. Пороть-то некому…
— Сирота, что ли? — не понял Колодников и тоже проводил девчушку сочувственным взглядом. — Безотцовщина?..
— Да нет… — нехотя отозвался электрик. — Все есть. Отец есть, ремень есть…
— Так зачем же дело стало? — спросил Алексей, честно сказать, позабавленный странными словами электрика.
— А так… — уклончиво молвил тот. — Некому — и все.
Они вошли в подъезд и спустились по гулкой короткой лестнице, упершейся в железную дверь. «Бендежка» оказалась весьма обширным подвалом, пожалуй, чуть побольше Димкиной комнаты. Стены ее были почти полностью забраны сваренными из уголков стеллажами, на которых чего-чего только не валялось. В многочисленных выбоинах бетонного пола тускло мерцали металлические опилки.
— Садись, сосед… — Борька указал Колодникову на табурет рядом со слесарными тисками, сам же отомкнул ободранный сейф и поставил на окованную жестью столешницу пустую на три четверти бутылку водки.
— Старухи — не в счет, — изрек он что-то непонятное, продолжая сервировать верстак. Размел опилки, выложил кусок копченой рыбы на промасленном бланке, после чего наполнил всклень две приблизительно равные стопки, стеклянную и пластмассовую. — Они здесь уже сто лет живут… За сто лет любой дурак смекнет… — Тут он приосанился и развернул грудь пошире, чтобы виден был клинышек тельняшки. — За тех, кто в море, сосед!
Алексей выпил за тех, кто в море, и, кашлянув, закусил обрывком копчушки. Хотел вернуть беседу к загадочной Борькиной фразе насчет старух, раз уж тот сам завел об этом речь, но электрик успел заговорить первым. Как всегда.
— Да-а… — протянул он раздумчиво. — Вот так… Загремел, значит, в травматологию… Башка пробита — ладно. Бывает. Шпангоуты поломаны — тоже… Но у меня же там еще колотые раны на заднице обнаружили!.. А, сосед? Прикинул? Ко-ло-ты-е!..
Алексей моргал. Ход мысли электрика был ему, честно сказать, не совсем понятен. А тот вдруг замолчал и пытливо взглянул на гостя.
— Ты как вообще, Алексей Батькович? Куришь?..
— Вообще курю…
— А я — бросил, — доверительно сообщил Борька. — Годы уже, знаешь, не те, здоровьишко поберечь надо… Так что извиняй: захочешь подымить — дыми за дверью… А вот давай-ка мы лучше добьем ее, родимую… Чего ей здесь стоять?
С этими словами он разлил остаток водки и произнес еще один тост, тоже как-то там связанный с флотской тематикой. Затем опустевшая бутылка, стопки и даже промасленный листок с рыбьими костями стремительно канули в сейф, где и были заперты на ключ. Верстак вновь принял вполне рабочий вид.
— Ну вот… — удовлетворенно проговорил Борька, присаживаясь на второй табурет и смахивая последние улики. — А теперь слушай историю… Пришел это я однажды с работы, борща разогрел. Неженатый еще был, а жил на «алюминьке»… Разогрел, налил… И только это я первую ложку зачерпнул — влетает камень в форточку. И — бац! — точно в тарелку! Разбить, правда, не разбил, но морда, сам понимаешь, вся в борще. Кладу ложку, утираюсь, выхожу во двор (квартира в нижнем этаже была)… Перед подъездом бабушки сидят на скамейке, вроде как у нас. «Кто?» — говорю. Ну, они показывают… Я смотрю: идут два амбала, причем не спеша идут, будто так и надо. Я разозлился, догнал их — и давай мозги вправлять. Они послушали-послушали, потом обиделись, начали меня бить. А здоровые — летаю от одного к другому, только размахнуться успеваю… Потом думаю: нет. Этак они ведь меня совсем убьют. Побежал, короче… Они — за мной. Догоняют и бьют, догоняют и бьют! Я мимо бабок в подъезд — они за мной! Забегаю к себе — они за мной! Веришь? В квартиру вскочили — до того обиделись… А на стенке у меня тогда коврик висел и сабля… Ну, не турецкая, а такая, знаешь, чуть попрямее… Выхватываю саблю — и на них! Они — от меня! Два квартала гнал! Догонял — и в задницу колол… Хорошо еще дворами возвращался, а то бы точно в ментовку сдали. Иду ощеренный, в руке — сабля, с острия кровь капает… Прохожу мимо бабок, а они мне: «Ой, Боря, мы ж тебе не на тех показывали-то… Это мальчишки бросили…»
Борька замолчал и уставил на Колодникова мутновато-синие загадочные глаза.
— Погоди… — ошалело сказал тот. — Ты о чем рассказываешь — об арке или… Когда это было-то?..
— Да лет двадцать назад… Даже, считай, двадцать один… — На людоедских, слегка вывороченных губищах Борьки играло нечто этакое, что при иной внешности собеседника можно было бы назвать тонкой улыбкой.
— А в реанимацию ты когда попал?
— В травматологию, — сурово поправил Борька.
— Ну, в травматологию…
— В позапрошлом году…
— То есть ты хочешь сказать… — запинаясь, проговорил Колодников, — что они тебя чуть ли не двадцать лет искали, потом нашли, подстерегли в арке — и…
Электрик Борька ухмыльнулся.
— Не, не доперло… — посетовал он, с удовольствием разглядывая сбитого с толку Алексея. — Ну ничего, допрет помаленьку. Ты ж у нас умный… В компьютерах вон секешь…
Глава 3
Выйдя из троллейбуса в солнечный звонкий март, Алексей Колодников внезапно почувствовал себя молодым. Ощущению этому способствовало еще и то, что, вернувшись от Борьки, он догадался просушить ботинки на батарее парового отопления и отыскать в шкафу чистые носки.
По мокрым асфальтам оглушительно трещали шины, слышались щелчки обрывающихся с крыш сосулек, с шорохом разлетались по тротуарам льдышки. И даже когда путь Алексею перекрыла посверкивающая черная жижа, он не только не обиделся, но еще и оглянулся потом с благодарностью, промурлыкав что-то насчет грохочущей слякоти. Действительно, погодка стояла — из раннего Пастернака; Ходасевич здесь был бы просто неуместен… Весна, братцы, весна! Еще десяток шагов — и выглянет из-за поворота старинный двухэтажный особнячок, сложенный из темно-красного кирпича.
