Жюль Верн - Гектор Сервадак
Однако спорить против очевидности не приходилось: над водами Шелиффа поднялось лучезарное светило и плыло по западной части горизонта, там, где прежде оно проходило вторую половину своей дневной дуги.
Гектора Сервадака осенила догадка: вследствие какого-то совершенно невероятного, во всяком случае необъяснимого, космического переворота изменилось вращательное движение Земли вокруг оси, а не положение Солнца в межпланетном пространстве.
Как в этом разобраться? Неужто же невозможное стало возможным? Окажись сейчас возле Сервадака кто-нибудь из членов «Бюро долгот» Парижской обсерватории, капитан постарался бы получить разъяснения. Но так как Сервадак был предоставлен самому себе, то и сказал:
— Пускай разбираются астрономы! А я через неделю прочту в газетах, что они там придумали.
И, бросив размышлять о причинах столь удивительного явления, Гектор Сервадак обратился к денщику:
— В путь! Что бы ни случилось, пусть даже вся земная и небесная механика перевернулась вверх дном, я обязан явиться первым на место дуэли и оказать графу Тимашеву честь…
— Проткнуть его шпагой, — договорил Бен-Зуф.
Установив, что видимое движение Солнца происходит в обратном направлении, Сервадак и его денщик должны были бы обратить внимание и на другие перемены в окружающем мире, произошедшие в памятное мгновение новогодней ночи; будь они тогда способны наблюдать, их, несомненно, поразило бы, как невероятно изменились атмосферные условия. В первую очередь это коснулось их самих. Они чувствовали, что дыхание у них стало учащенным, как это бывает при восхождении на гору, когда воздух становится разреженным и, следовательно, менее насыщенным кислородом. Кроме того, голоса звучали глуше. Оставалось предположить одно из двух: либо притупился их слух, либо воздух вдруг стал хуже проводить звук, чем раньше.
Но в эту минуту Сервадаку и Бен-Зуфу было не до изменений физических свойств природы; они направлялись прямо к Шелиффу по крутой тропинке между прибрежных скал.
Погода отличалась от вчерашней, сплошного тумана уже не было. Небо, окрашенное в какой-то странный цвет, вскоре обложило тяжелыми, низкими тучами, и уже нельзя было проследить за светоносным путем Солнца от одного горизонта до другого. Все предвещало ливень или сильную грозу. Но дождь все не шел: очевидно, водяные пары еще недостаточно сгустились.
Впервые море у этих берегов казалось совершенно пустынным; на сероватом фоне неба, сливавшегося с водой, — ни паруса, ни дымка парохода. А горизонт (или то был обман зрения?) необычайно сузился как со стороны моря, так и со стороны равнины. Исчезла бесконечность его далей, словно земной шар стал выпуклее.
Капитан Сервадак и Бен-Зуф шли быстро в полном молчании; вскоре они оказались неподалеку от места поединка, находившегося в пяти километрах от гурби. Оба почувствовали в это утро, что их организм изменился. Они еще не отдавали себе в этом полного отчета, но им словно легче стало нести свое тело, словно у них крылья выросли. И все же, если бы Бен-Зуф захотел облечь в слова свои ощущения, он наверное сказал бы, что ему «вроде как бы не по себе».
— А главное, мы позабыли заправиться, — ворчал он.
Такая забывчивость, бесспорно, не была свойственна нашему доблестному воину.
Вдруг слева от тропинки послышался визгливый лай; из чащи мастиковых деревьев выскочил шакал. Он принадлежал к особой разновидности африканских шакалов, у которых шкура пятнистая, а лапы с наружной стороны полосатые, причем полосы, как и пятна на шкуре, — черные.
Шакалы опасны только тогда, когда охотятся стаей. В одиночку это животное не страшнее собаки. Не такой человек был Бен-Зуф, чтобы испугаться шакала, но Бен-Зуф не терпел их породу потому, может статься, что она не представлена на Монмартре.
Выбравшись из зарослей, зверь забился в расщелину у подножья утеса высотой с добрых десять метров. Он посматривал на пришельцев с явной тревогой. Бен-Зуф сделал вид, что замахивается на него; угрожающее движение спугнуло зверя; к великому удивлению капитана и денщика, он подпрыгнул вверх и сразу очутился на вершине утеса.
— Вот так циркач! — воскликнул Бен-Зуф. — Подпрыгнул на целых тридцать футов!
— А ведь верно, черт возьми! — задумчиво сказал Сервадак. — Я в жизни не видывал такого прыжка!
Усевшись на скале поудобней, шакал наблюдал за путниками с ехидным видом. За это Бен-Зуф решил его проучить и схватил камень.
Камень был очень крупный, но показался денщику легким, как губка.
— Бесовское отродье, — сказал Бен-Зуф, глядя на шакала, — бросать в него таким камешком, все равно что сдобной булкой швыряться! Но почему камень хоть и велик, а ничего не весит?
За неимением ничего подходящего Бен-Зуф все-таки метнул в неприятеля «сдобной булкой».
Бен-Зуф промахнулся. Однако было ясно, что он питает к шакалу далеко не миролюбивые чувства; зверь благоразумно пустился наутек, перескакивая через изгороди и деревья, и скрылся из виду в несколько гигантских прыжков, на которые способен разве только кенгуру, да и то сделанный из резины.
А камень, не попав в живую мишень, описал длиннейшую дугу, перелетел через утес и упал в пятистах шагах от него.
— Ах ты племя бедуинское! — выругался потрясенный Бен-Зуф. — Этак я, пожалуй, переплюну самую мощную гаубицу!
Бен-Зуф находился в ту минуту немного впереди капитана, подле рва с водой шириною в десять футов, через который им предстояло перебраться. Бен-Зуф разбежался и прыгнул через ров с азартом завзятого гимнаста.
— Это еще что такое! Куда ты, Бен-3уф! Разобьешься, олух!
Эти-слова вырвались у капитана Сервадака, когда он увидел, что его денщик парит в воздухе, футах в сорока над землей.
Сообразив, какая опасность угрожает Бен-Зуфу при падении, Гектор Сервадак бросился за ним и тоже хотел перескочить ров; но мускульное напряжение, которое он при этом сделал, оказалось настолько сильным, что его подбросило вверх на высоту около тридцати футов. На лету он столкнулся с падавшим Бен-Зуфом. Затем, повинуясь в свою очередь закону тяготения, он и сам полетел вниз с возрастающей скоростью, однако, коснувшись земли, испытал толчок не больший, чем если бы спрыгнул с высоты четырех-пяти футов.
— Вот так так! — вскричал Бен-Зуф, покатываясь со смеху. — Да мы с вами клоунами сделались, господин капитан!
Несколько секунд Гектор Сервадак стоял в глубоком раздумье; затем подошел к денщику и, положив руку ему на плечо, сказал:
— Не улетай, Бен-Зуф, пожалуйста, и посмотри на меня внимательно! Я, должно быть, еще не проснулся; разбуди же меня, ущипни хоть до крови, лишь бы помогло! С ума мы сошли, что ли, или грезим наяву?
