Дэн Симмонс - Олимп
Как только затрещали последние кости и лопнул последний хрящ, над жалкими останками Диониса поднялась черная туча, будто бы стая невидимого гнуса или маленькая дымовая воронка завертелась в воздухе, да так яростно, что Гектору пришлось прервать свою мрачную работу и отступить назад. Шеренги троянских и ахейских героев отпрянули еще на шаг, а женщины на стене запричитали в голос, закрывая лица ладонями или легкими покрывалами.
Но вот облако рассеялось; Приамид швырнул на вершину дровяной кучи оставшиеся розовато-белые, словно тесто, куски плоти, после чего поддел ногой позвоночник и ребра жертвы, пнул их на толстую охапку хвороста и принялся снимать обагренные доспехи. Прислужники торопливо унесли прочь забрызганную бронзу. Один из рабов поставил таз с водой. Высокий, статный герой дочиста омыл от крови свои ладони, руки, лоб и принял предложенное полотенце.
Оставшись в одной тунике и сандалиях, он поднял над головой золотую чашу с только что срезанными прядями, взошел по широкой лестнице на вершину, где покоилось просмоленное ложе, и высыпал волосы дорогих Парису людей на синий покров. Тут у Скейских ворот показался бегун — самый стремительный из всех, кто принимал участие в Троянских играх. С длинным факелом в руках он трусцой устремился сквозь толпу воинов и простых зрителей — те едва успевали почтительно расступаться — и взлетел по просторным ступеням на вершину сруба.
Проворный бегун передал мерцающий факел Приамиду, кивнул и, не поднимая головы, спустился по лестнице.
Атрид возводит глаза и видит, как на город наползает черная туча.
— Феб Аполлон решил испортить нам день, — угрюмо шепчет Одиссей.
Стоит Гектору опустить конец факела к просмоленным дровам, обильно политым туком жертв, как налетает холодный западный ветер. Дерево чадит, но не спешит загораться.
Сердце Менелая, всегда более пылкого в битвах, чем расчетливый Агамемнон и прочие хладнокровные греки-убийцы, начинает гулко стучать: надвигается час расплаты. Воина не тревожит собственная близкая гибель: лишь бы эта стерва Елена, визжа, низверглась в Аид хотя бы минутой раньше. Будь его воля, изменницу поглотили бы неизменно более глубокие бездны Тартара, где по сей день вопят и корчатся среди кромешного мрака, боли и страшного рева титаны, о которых разглагольствовал покойный Дионис.
По знаку Гектора быстроногий Ахилл подает бывшему врагу два пенистых кубка, наполненных до краев, и сходит вниз по широкой лестнице.
— О ветры запада и севера! — взывает сын Приама, поднимая сосуды над головой. — О шумный Борей и быстровейный Зефир с холодными перстами! Прилетите и разожгите своим дыханием костер, где возложен Парис, о котором сокрушаются все троянцы и даже достойные аргивяне! Явись, Борей, явись, Зефир, раздуйте палящее пламя! Обещаю вам щедрые жертвы и возлияния из этих вот пенистых кубков!
Высоко на храмовом балконе Елена склоняется к Андромахе и шепчет:
— Сумасшествие какое-то. Он потерял рассудок. Мало того что наш возлюбленный Гектор молит о помощи своих врагов, бессмертных; в придачу он просит предать огню обезглавленное тело казненного им же бога!
Жена героя не успевает ответить. Укрывшаяся в тени Кассандра разражается громким хохотом, так что Приам и стоящие рядом старейшины сердито косятся на женщин.
Провидица не обращает внимания ни на их укоризненные взгляды, ни на злобное шиканье товарок.
— Сссссумасшессссствие, точчччно. Я же вам говорила. Все это — безумие. Особенно кровавые помыслы Менелая, который мечтает прирезать тебя, Елена, с таким же зверством, как Гектор убил Диониса. Осталось недолго ждать.
— Что ты несешь, Кассандра? — шипит виновница Троянской войны, побледнев как полотно.
Сновидица улыбается.
— Я говорю о твоей смерти, о женщина. И она уже близка. Задержка лишь за костром, который никак не желает гореть.
— Менелай?
— Твой благородный супруг, — смеется в ответ Кассандра. — Твой бывший благородный супруг. Не тот, что бесполезно гниет на куче дров, словно горстка обугленного компоста. Разве не слышишь, как тяжело он дышит, готовясь рассечь твое горло? Не чуешь запах липкого пота? Не ощущаешь, как бьется злодейское сердце? Я слышу и чувствую.
Отвернувшись от погребальной сцены, Андромаха надвигается на лунатичку. Пора увести ее в глубь святилища, подальше от лишних глаз и ушей.
Пророчица вновь хохочет; в ее руке сверкает короткий, но отточенный кинжал.
— Попробуй тронь меня, стерва. Разделаю, как ты сама разделала сына рабыни, которого выдала за своего сына.
— Молчи! — срывается жена Гектора.
Ее глаза внезапно загораются гневом.
Приам и другие опять недовольно смотрят на женщин; слов эти туговатые на ухо старики явно не разобрали, зато безошибочно распознали свирепый тон дамского шепота.
У Елены трясутся руки.
— Кассандра, ты же сама говорила, будто все твои мрачные предсказания пошли прахом. Помнишь, как ты годами клялась нам, что Троя будет разрушена? А город еще стоит. И царь жив, а не заколот в этом самом храме, согласно твоим речам. Ахилл и Гектор по-прежнему с нами, хотя должны были якобы умереть еще до падения Илиона, как ты твердила годами. Да и мы все здесь. Разве не должен был Агамемнон уволочь тебя в свой дворец, где Клитемнестра заколола бы неверного мужа кинжалом вместе с троянской наложницей и вашими малыми детками? А что с Андромахой?..
Провидица запрокидывает голову и беззвучно воет. Внизу, под балконом, Гектор без устали сулит богам ветров прекрасные жертвы и возлияния сладкого вина, пусть только заполыхает огонь под гробом его дорогого брата. Если бы человечество уже придумало театр, зрители наверняка бы подумали, что драма начинает граничить с фарсом.
— Это все в прошлом, — шипит Кассандра и водит острым как бритва лезвием по собственной белой руке. На мрамор капают струйки крови, но ей наплевать. Пророчица не отрывает взора от Елены и Андромахи. — Прежнее будущее не вернется, сестры. Мойры ушли навсегда. Наш мир и его судьба канули в небытие, на смену им явилось нечто новое — какой-то чуждый, неведомый космос. Однако ясновидение, этот проклятый дар Аполлона, не оставляет меня, сестры. Мгновение-другое — и Менелай устремится сюда, чтобы вонзить клинок прямо в твою прелестную грудь, о Елена Троянская. — Последние, полные издевки слова похожи на ядовитый плевок.
Дщерь Зевса грубо хватает пророчицу за плечи. Андромаха вырывает у той кинжал, и женщины вдвоем заталкивают безоружную подругу за мраморные колонны, в холодный сумрак святилища. Там они прижимают девушку к белокаменным перилам и нависают над ней, словно фурии.
