Дейв Хатчинсон - Тир-на-нОгг
— Это что-то вроде Святого Грааля, комбинация биологии и технологии.
Мы сидели в холле Барбикен-Центра. В большом зале шел концерт английской народной музыки и «Фантазия Зеленых Рукавов» Воана изливалась из динамиков, расставленных по холлу. Хей в конце концов перестал говорить о технологии и биологии и начал рассказывать о некромантии, о материях из страны фей, управляемой всецело разумом, который не является ни полностью органическим, ни полностью неорганическим.
— На прошлой неделе я был в Аризоне, — сказал он. — Они изобрели такой маленький робот, размером с пылинку. Его невозможно увидеть без микроскопа. Энергию он получает, подключаясь к электрическому потенциалу мышечных волокон. Чтобы вырезать его из кусочков кремний-хитинового гибрида, они воспользовались лазером на свободных электронах.
— Звучит жутко.
Я огляделся в пустом холле. Один из служителей Центра ходил между столами, собирая кофейные чашки и бокалы, оставленные посетителями в антракте.
— Всего около гигабайта бортовой памяти, конечно, но ему и не надо быть особенно умным. Несколько тысяч таких роботов можно впрыснуть в блокированное кровяное русло и они просто будут ходить кругами, очищая артерии от бляшек.
— А как же отторжение?
Отторжение он отмел напрочь.
— Даешь им покрытие из миметического белка, и тело считает, что они принадлежат ему.
— Понятно. — Я закурил сигару.
— Я сильно ненавижу Лондон, — сказал он, искоса оглядевшись.
— Что?
— Лондон. Гнусный и чудовищный город. Не понимаю, как ты можешь здесь жить.
Я задумался.
— Да, — сказал я наконец, — да, я тоже не понимаю.
Он посмотрел налево. В нескольких метрах его телохранитель Майкл читал программу вечера в Барбикене, одновременно следя за убирающим служителем. Он заартачился и не позволил нам усесться на Озерной стороне — все эти балконы и окна, взирающие на нас, прекрасное укрытие для снайпера. Майкл относился к своей работе очень серьезно.
— Взгляни на этого хмыря, — сказал Хей. — Человек компании до самых хромосом. Понимаешь, они их клонируют. Выращивают в чанах. В их телах нет ни одной трахнутой свободно думающей клетки.
Я взглянул на Хея, но невозможно было сказать, шутит он или нет.
— Приятно сознавать, что о тебе так заботятся, — беспечно сказал я.
Он фыркнул. Он изменился с тех пор, как я видел его в последний раз, то есть как раз перед тем, как он начал работать на новых хозяев. Он стал… ну, я не знаю, бесцветным, что ли. Скучным. Наверное, это просто не бросающиеся в глаза вельветовые брюки цвета древесного угля, черная водолазка и незаметный темно-синий плащ, что рекомендовал ему носить человек из службы безопасности, чтобы стать менее заметным, однако, вдобавок казалось, что жизнерадостность тоже покинула его. Лицо его истончилось, стало каким-то страдальческим, он стал лысеть на манер приятного сумасшедшего профессора, и он носил очки, как у Джона Леннона, скорее для форсу, чем для исправления усиливающегося астигматизма.
— Ты выглядишь усталым.
Он пожал плечами.
— Чем больше дел, тем меньше времени. — Он задумчиво посмотрел на Майкла. — И столько людей мешают.
— Наверное, и я выгляжу не лучше.
Он изнуренно улыбнулся мне.
— Взгляни-ка на нас, Мартышка. Два старика сидят и удивляются, почему мир так гнусен и страшен. Мой прадед говорил то же самое приятелям, выходя из клуба для работяг.
— Не знаю, чему ты удивляешься, но я привык к тому, что мир гнусен и страшен.
Как будто в этом была разница.
— Слишком много молодых, — сказал он, кивая самому себе. — И все хотят действовать. И с каждым годом их все больше.
— Мы не старики, — сказал я.
— Извини, Мартышка, но мы старики.
— Если начнешь рыдать, я уйду.
Он ухмыльнулся.
— Добрый старый Мартышка, всегда способный постоять за своих приятелей.
— Да, это я.
Он взглянул на мою сигару.
— Ты думал когда-нибудь, что значит быть мертвым?
— Похоже на учительство в общеобразовательной школе Внешнего Лондона. Но, наверное, меньше вероятность быть избитому.
— Знаешь, Мартышка, люди, наверное, устают от твоего умного рта.
— Знаю.
— Хотя, в самом деле. Думаешь, существуют Небеса? Послежизнь?
— Тир-на-нОгг? — спросил я, и был рад, наконец, увидеть, что он смеется. — О боже мой, надеюсь, что нет.
— Когда я умру, — сказал он так, словно решил это только что, — я отдам все свои деньги на благотворительность.
Я почти спросил, что он имеет в виду, но он вдруг пустился в описание того, как растения обладают рудиментарной нервной системой, как разнообразные программируемые биотехкомпоненты могут теперь собраться в нечто представляющее собой молекулярный компьютер, и как скоро станет возможным имплантировать их в людей. Потом подошел Майкл, и поездка Хея в Лондон закончилась, и это был последний раз, кода я вообще видел его, толкающего стеклянные двери Барбикена и выходящего на морось раннего октябрьского вечера.
* * *— Это было семь лет назад. И с тех пор вы держали его взаперти.
— Он не должен был рассказывать тебе о куче вещей, — сказала Бенедикта. — Материал о нанотехе семь лет назад был еще секретным.
— Я, конечно, отправился прямо к вашим конкурентам и пересказал им все, что он выболтал мне, вот почему я сейчас такой богатый.
Мы сидели в нашем номере отеля. Она — на постели, а я на моем спальном мешке на полу, глядя на нее снизу вверх, что весьма мило суммировало наши взаимоотношения.
— Знаешь, он был голый, — сказала она, глядя поверх меня в окно.
— Извини, что?
Она посмотрела на меня.
— Хей. Он вывел из строя видеосистему в Грантбридже, но у нас были еще камеры, установленные так, что он не мог до них добраться, поэтому у нас есть одно его фото, когда он выходит наружу. Кроме оранжевого парика, он был совершенно голым.
Я уставился на нее.
Она склонила голову ко мне:
— Есть идеи по этому поводу?
Я обнаружил, что улыбаюсь:
— Он расстраивался, что лысеет.
Бенедикта вздохнула. Идиот Мартышка. Клоун Мартышка. Не стоит брать его всерьез.
— Вот так мы узнали об экранах. Мы смогли вычислить их присутствие из того, что произошло, синтезировать сценарий событий, но фотография это окончательно подтвердила. Он прикрыл париком провода, маленькие коробочки и бог знает, что еще. Парик мы потом нашли на дереве в двух милях от дома.
— Значит, он не был голым. — Я подтянул колени к груди. — Парик, провода, маленькие коробочки. Теперь, когда ты обо всем этом сказала, то кажется, что он был одет даже слегка излишне.
Он посмотрела на меня целую секунду, потом перевела взгляд на тыльную часть собственной ладони и небрежно спросила:
— Почему ты бросал трубку, когда он тебе звонил?
Я поднялся, прошел в угол комнаты и включил маленький чайник.
— Причин тьма.
— Голос звучал отчаянно.
— Да он был пьян, Бенедикта. Он был вдребезги пьян, он не побеспокоился связаться со мной в течении семи лет, Луиза и я проходили сквозь черную полосу в жизни, и в школе у меня было по-настоящему паршивое время. — Я пожал плечами. — Я надеялся, что он перезвонит, но он не перезвонил.
— А ты сам не пробовал с ним связаться?
— У меня не было его номера.
Она покачала головой:
— И вы называли себя друзьями.
— Помнится мне, что ваши парни из секьюрити не позволяли ему давать свой телефонный номер.
— Хей никогда не казался мне человеком, который поступает точно, как ему сказано.
Руки в карманах, я примостился на подоконнике. Снаружи прямо за стеклом птицы устраивались на телефонных проводах, раздувая свои маленькие сердечки вечерними песнями. Я мимолетно подумал, не одолжит ли мне Бенедикта свой игольчатый пистолет, чтобы смести этих маленьких сукиных сыночков прочь.
— Ты знаешь, что он сильно пил? — спросила она.
— Он всегда сильно пил, даже когда занимался в спортклубе. И не надо мне говорить, что он просто сошел с катушек. Он всегда был несколько маниакально-депрессивным. — К моему ужасу, она откинула голову назад и залилась смехом. На удивление гнусным смехом. Я примерно в равной пропорции был удивлен и раздражен. — Рад, что ты находишь это таким забавным.
— Маниакально? — смеялась она. — Твой друг не был маниакально-депрессивным. Он просто настоящий маньяк.
Я смотрел на нее, пока она не перестала смеяться. Когда чайник закипел, я выдернул его из розетки.
— Ты действительно не имеешь понятия, что случилось с Хеем после того, как ты видел его в последний раз, Мартышка?
— Я пытаюсь вдолбить в тебя это целыми неделями.
— Ты знаешь, что такое био-ROM?
Я закрыл глаза:
— Ах, ублюдки.
— Аналог программируемой памяти на РНК в соединении с прямым нейральным входом, — без всякой необходимости пояснила она. — За вечер можно выучить новый язык. Хей пользовался био-ROM с ужасной силой, изучая целые разделы техники. Врачи в Грантбридже предупреждали его, но он не желал останавливаться, заказывая их один за другим и по восемь часов кряду подключаясь к обучающей панели.
