Виталий Пищенко - Разлом времени (сборник)
Поймав себя на внутреннем балагурстве, я понял, что нервничаю. Что ж, даже космодесантники не привыкли быть разведчиками на населенных планетах, по той простой причине, что пока таких планет им не попадалось. Значит, я первый! Можно гордиться.
Горжусь и иду дальше. С трудом уворачиваюсь от несущегося с огромной скоростью и такой же огромной корзиной на голове рослого белокурого мужчины. Уже задним умом понимаю, что это не атлант, потому что нос у него обыкновенный, как у всех людей на Земле.
Задираю голову вверх, но, естественно, не вижу бота. Зато они меня видят.
— Мы здесь, Юра…
Голос Линекера сосредоточен и строг.
Негромко делюсь своим открытием. Геров отвечает почти сразу:
— Скорее всего это раб. У атлантов рабы были из военнопленных греков, финикийцев, этрусков, египтян… Так что рабы здесь не атланты… Хотя может иметь место и долговое рабство, такое бывало на Земле…
Движение на улице весьма оживленное. Люди лавируют между себе подобными, сталкиваются, ругаются, жуют что-то зеленое, красящее губы в мертвенно-коричневый цвет. То и дело воздух оглашается криками возниц и грохотом большеколесных колесниц. Народ собирается группами, что-то обсуждает, указывает в сторону храма.
Пристраиваюсь к небольшой компании неторопливо двигающихся мужчин в таких же белых одеждах, как и моя, глазею… Попутчики мои оживленно переговариваются к вящей радости Богомила, неустанно впитывающего информацию. Поскольку крохами знаний Геров время от времени делится со мной, узнаю, что храм, к которому мы направляемся, называется «Жертвенным», гора, на склоне которой он выстроен, — «Священной», горный хребет — «Горами Трезубца», а на вершине пирамиды блестит ни много ни мало — дворец Детей Владыки Океана. Столица же именуется и Посейдонией, и Священным городом. В общем, сплошная святость…
Стены домов, мимо которых я неспешно дефилирую, покрыты надписями. Но, к огорчению Богомила, атланты не обращают на них никакого внимания, вслух, во всяком случае, не читают. Не может Геров понять и того, что же происходит в городе, хотя явно что-то должно произойти, и скорее всего не очень плохое «что-то», иначе лица мужчин и женщин не были бы радостно ожидающими. Хотя, если припомнить историю, для наших предков, прозябавших в Средние века, казнь на площади была своего рода развлечением…
Украдкой сравниваю свою внешность с внешностью прохожих, успокаиваюсь — все добротно, все по-атлантски.
Тем временем улица приводит меня к округлой площади.
— Юра, отряд воинов, — предупреждает Линекер.
Теперь и я вижу вооруженных людей. Это крепкие плечистые и горбоносые парни, с копьями в руках и непроницаемыми лицами. Шагают они так, словно улица перед ними совершенно пустынна и ничто не мешает им идти куда вдумается. Воины останавливаются посреди площади, выстраиваются в несколько кругов, подобных каналам, которые окружают столицу Атлантиды.
За этой живой изгородью появляется бритоголовый худощавый старик в ярко-красной с синими полосами одежде. Его подхватывают несколько пар рук, и через мгновение старик уже возвышается над толпой, прочно опираясь на плечи солдат.
— Жрец, — коротко информирует всезнающий Геров.
— Похоже, сейчас выступать будет, — предполагает Линекер и оказывается прав.
Голос у старикана совсем неподходящий для такого сухопарого тела. Он гремит над площадью, заставляет народ замереть в каком-то суеверном экзальтированном ожидании.
— Жрец говорит, что сейчас состоится мероприятие по принесению жертв Великому Богу, — информирует меня Геров.
— Так и сказал: «мероприятие»? — тихо спрашиваю я.
— Нашел время острить! — сердится Геров.
— Будь осторожен, Юра, — просит Линекер. — Черт их знает, что у них на уме.
— Ладно, — соглашаюсь я, а согласившись, подхожу ближе к толпе, окружающей живую цепь воинов.
Толпа всколыхнулась, загомонила, потекла в сторону храма.
И я поплыл вместе с ней. Мне наступали на ноги, и наступали больно.
В конце концов удается выбрать место, откуда виден вход в храм.
Взгляды присутствующих устремлены на него, лица искривлены радостным возбуждением.
Где-то справа (мне было плохо видно из-за голов) толпа раздвинулась, теснимая стражниками, не стеснявшимися пускать в ход древки копий, чтобы освободить проход. Я думал, что появятся какие-нибудь властители, но это оказались всего-навсего юноши. Их было пятнадцать. Все рослые, широкоплечие, красивые, даже по нашим земным меркам. Кстати, я поймал себя на мысли, что эти немыслимые носы никак не портят внешности атлантов, а даже напротив, придают им определенный шарм и горделивое выражение.
Юноши шли следом за бритоголовым жрецом. Казалось, они не видят людского моря, колышущегося рядом, не слышат сдавленного шепота, не замечают жаркого солнца.
Они смотрели только вперед, и так же медленно, как и шагающий впереди жрец, стали подниматься по ступеням к темному проему входа в храм.
Жрец остановился, повернулся к толпе, распростер руки и гортанно выкрикнул:
— Мы пришли!
Так же гортанно воскликнули юноши:
— Мы пришли!
Толпа хранила молчание. Казалось, все живое в городе вымерло. Не было слышно даже отдаленного лая собак и крика ишаков.
Под это молчание юноши упали на колени, снова крикнули:
— Мы пришли! Мы пришли! Мы пришли!
Откуда-то из темных внутренностей храма пополз вибрирующий гул. По толпе пробежала дрожь, я с удивлением осознал, что тоже дрожу, глянул на браслет, шепнул далеким друзьям:
— Инфразвук…
— Да, да, — отозвался Геров, — на наших приборах это тоже видно.
Тем временем жрец шагнул к проему, замер, взмахнул руками, что-то скомандовал.
Солдаты отступили на несколько шагов. На удивление легко подалась назад толпа. Юноши поднялись с колен, встали. Лица их были бледны, но решительны.
— Слушай, Богомил, их в жертву приносят, да? — шепнул Джерри.
Геров ответил без промедления:
— Похоже на то…
Снова последовала гортанная команда.
Юноши, не оглядываясь, один за другим скрывались в сумраке проема.
Наконец у входа остался только бритоголовый жрец.
— Они уже на пути к Великому! — провозгласил он.
Толпа отозвалась восторженными возгласами. Мне тоже пришлось имитировать восторг, потому что стоящий рядом перепачканный глиной атлант как-то подозрительно покосился на мое безучастное лицо наблюдателя.
То, что произошло дальше, повергло толпу в почти мистический ужас, смешанный с религиозным восторгом, меня же — в крайнее изумление.
