Роберт Шекли - «Если», 1992 № 04
— Мириам, — прошипел я, — кажется, я кое-что спросил.
— А я ответила «Привет, Билл», — сказала она, сверкнув улыбкой.
Я сжал зубы, но притворился спокойным.
— Тебе нравятся привидения? — неожиданно спросил я.
— Не знаю. Меня с ними еще ни разу не знакомили.
Я кивнул в сторону одного из кресел, на которых можно уместиться вдвоем, и мы стали пробираться к нему сквозь толпу. Это была одна из тех вечеринок, которые Регги Джонс устраивает для совершенно незнакомых людей. Точнее говоря, он приглашает дюжину знакомых, а приходит полсотни.
— Так вот, — начал я торжественно, когда мы уселись. — В 1853 году некий Йоахим Грант был задушен неизвестным лицом в одной из комнат на первом этаже своего особняка, расположенного на Лесной улице. Поползли слухи, что эту комнату посещают привидения. Это так сбило цену на дом и участок, что внучатый племянник Йоахима, Гаррисон Грант, решил переночевать в комнате и доказать, что никаких привидений нет. Его друг Гарри Фортунато нашел Гаррисона на следующее утро: тот был задушен тем же способом, что и его предок. Фортунато был так потрясен, что пулей вылетел из дома и, сбегая с крыльца, сломал себе шею.
— Поразительно, — заметила Мириам, — но тебе обязательно надо рассказывать это именно тогда, когда все танцуют?
— После смерти Фортунато случилось еще два убийства и два предполагаемых самоубийства, и каждый раз человека либо душили, либо он ломал себе шею. Теперь все поверили, что в доме есть привидения. Говорят, их можно увидеть, ну а стонов, вздохов и стуков там хоть отбавляй. Кстати, я знаю адрес дома…
— Да? И какое это имеет отношение ко мне?
— Я слышал, ты не боишься ничего на свете. Ну, а как насчет привидений?
— Не будь ребенком, Билл. Они мерещатся лишь трусливым дурачкам.
— Только не эти.
— Уж не видел ли ты их сам? — Она смотрела на меня, забавляясь.
Я кивнул.
— Ну что ж, это лишь подтверждает мои слова. Давай лучше танцевать.
Она приподнялась с кресла, но я схватил ее за руку и усадил обратно. Вряд ли ей это понравилось.
— Неужели ты боишься поехать туда, железная леди?
— А кто мне это предлагал?
— Я предлагал — минуту назад!
Мириам перестала нетерпеливо косить взглядом на танцующих и уселась поудобнее.
— Ах, вот оно что! Значит, мы с тобой едем среди ночи в пустой дом, стоящий на отшибе, чтобы поймать привидение. Верно? — Ее приподнятая бровь говорила: «Разыгрываешь?»
— Нет, — ответил я поспешно. — Не разыгрываю.
— Настоящие привидения, — сказала Мириам ядовито. — Билл, если ты шутишь…
— С вами, леди, я никогда не шучу, — ответил я, и это была чистая правда.
Выбравшись из кресла, Мириам сказала:
— Подожди, я скажу Регги, что мы уезжаем.
Пока она прощалась с хозяином, я довольно ухмылялся. Все шло, как по маслу. Если мне удастся напугать Мириам, можно будет затащить ее в семейное счастье. И тут я увидел, что Мириам ждет меня у двери.
В тот вечер на ней было платье, обтягивающее, как перчатка, и в то же время какое-то… летящее. Сверху она набросила черный плащ, трепетавший как крылья, когда она шла. Боже, какая девушка! И я останусь с ней наедине. Я вздохнул от зависти к самому себе.
Мы влезли в мой старый, но довольно энергичный драндулет и отъехали от обочины.
— А где этот дом? — спросила Мириам.
— Я уже говорил: на Лесной улице, на вершине Жабьего холма, против мусорной свалки.
— Я знаю это место, — сказала Мириам. — Поддай жару, приятель. Всю жизнь мечтала встретить привидение.
Это было сказано тоном, который я слышал от нее и раньше. Например, когда какой-то мальчишка пытался набросить бельевую веревку на столб как лассо. Она выхватила веревку, заметив:
— Ты меня раздражаешь. Смотри, как надо, — и заарканила столб сразу, с первой попытки.
— Почему ты такая? — спросил я в машине. — То есть, почему тебе обязательно надо показывать характер? Научилась бы лучше вязать.
— Я умею вязать, — сказала Мириам, и в тоне прозвучало «заткнись». Я заткнулся, наблюдая игру света на ее лице, повернутом ко мне в профиль. И раздумывал: не подлость ли это — вся моя выдумка. Но мы уже подъехали к особняку.
Выйдя из машины, Мириам уставилась на дом, казавшийся мрачным и жутким в тусклом свете неполной луны. Ветки высокого кустарника перепутались, словно специально для того, чтобы дом был недоступен.
Я отметил про себя, что Томми, который уже должен был находиться в доме, либо приехал на такси, либо оставил свою машину на другой улице. Меня это немного обеспокоило: парень он чертовски способный, но рассеянный. Поднявшись на крыльцо, я нажал кнопку звонка. Звонок молчал, но у Томми на пульте должна была зажечься лампочка, извещая о нашем приходе. Я вручил Мириам один из фонарей, привезенных с собой, и открыл дверь.
Она поймала меня за рукав. «Дорогу женщине, невежа», — сказала моя подруга и проскользнула в дом первая. Пол в холле резко осел у Мириам под ногами, как только она на него ступила. Взмахнув рукой для равновесия, она обернулась ко мне с улыбкой: «Идешь, Билл?»
Мы стояли в узком холле с высоким потолком. Лестница, ведущая наверх, была для него явно велика.
— Кто-о-о-о-о-о-о та-а-а-а-а-м… Здра-а-а-а-вст-вуйте…
— Что?! — воскликнули мы одновременно. Этот голос был едва слышен, как далекое, далекое эхо, но слова звучали ясно.
— Это не я, — сказали мы друг другу.
— Здесь есть экскурсанты кроме нас, — сказала Мириам, — а может, привидения не теряют времени. С чего начнем?
— Пойдем по лестнице. И уже оттуда будем спускаться вниз.
Мы поднимались по старым ступенькам бок-о-бок, рассекая темноту своими фонарями. На первой площадке мы увидели, что лестница, ведущая выше, сузилась. Мириам двинулась вперед, но тут одна из досок осела у нее под каблуком и другим концом чуть не трахнула ее по затылку: я вовремя наступил на доску.
— Спасибо, друг, я тебе тоже пригожусь, — сказала она. И не дрогнула!
Пока мы поднимались, мне все время мерещился какой-то звук.
— Мне кажется, — сказал я приглушенно, — что кто-то смеется. Жаль, если ты этого не слышишь.
Мы приросли к месту и перестали дышать, чтобы уловить еле слышный звук.
— Это не смех, — сказала Мириам.
Я снова прислушался.
— Знаешь, — сказал я, — так смеются, когда хочется плакать. Боже, какая жуть!
Кто-то тихо бормотал, рассказывая что-то глубоко личное, и речь прерывалась рыданиями. Ладони у меня вспотели, я их незаметно вытер. Черт бы побрал этого Томми — где он ухитрился такое записать?
