Брайт Камли - Охотник
Спасти его может лишь полая неподвижность. Он замирает. Только на этот раз не чувствует желанного покоя: Найл оказывается не на поверхности океана, а на самом дне. Над ним — плотная, тяжелая вода. Мириады тонн воды. Здесь так темно, что не верится, будто там, наверху светло, что где-то сияет солнце. Вода давит, сжимает; Найл почти задыхается, но всплывать нельзя — немедленно засекут — а сколько еще терпеть, неизвестно. Он делает над собой усилие, и… просыпается.
Вся правая сторона — особенно рука, которую Найл неловко подвернул во сне под себя, — страшно затекла. Перевернувшись, Найл мгновенно засыпает вновь.
На этот раз он оказывается внутри Белой башни; сквозь ее прозрачные стены виднеется площадь, еще дальше в тумане смутно вычерчиваются силуэты домов. Откуда-то сверху слышится голос Стигмастера: кажется, он зовет Найла к себе. Откуда ни возьмись появляется лестница, черная мраморная лестница, точь-в-точь такая же, как в обиталище смертоносцев.
— Иду-у-у, — звук странно вытягивается, сужается и, его словно затягивает в какое-то маленькое круглое отверстии.
Прямо на глазах начинает меняться и лестница: становится более шаткой и ненадежной. Найл хочет вернуться, потому что идти дальше все опаснее, но оказывается, это невозможно: сзади нет уже никакой лестницы, и есть дорога только вперед.
«Я же в башне… — мысленно успокаивает себя Найл, — значит, все вокруг — не что иное, как голограмма. Стоит дотронуться — и иллюзия сразу исчезает…»
Пальцы Найла погружаются во что-то мягкое — он в ужасе вскрикивает, но это всего лишь… подушка.
Серове небо неприветливо заглядывало в спальню правителя. Дрожа от холода, Найл полез под одеяло. Сны его измучили, но возвращаться в мир бодрствования и снова оставаться один на один со своими проблемами хотелось еще меньше. Выбрав все-таки первое, — сон — Найл снова закрыл глаза, уткнулся в подушку и только почувствовал, будто начинает парить над землей, как дверь в спальню тихонько открылась, и кто-то осторожно приблизился к кровати.
— Мой господин…
Найл недовольно пошевелился. — Мой господин, проснитесь, — уже настойчивее повторила Астер.
— Ну что?
— Госпожа Нефтис приказала вас разбудить. Госпожа Нефтис сказала, нашли этого… гужевого.
— Нашли?! — Найл мгновенно вскочил. — Где он?
— Он там, внизу, у входа, — перепуганная служанка отступила к двери: видимо, что-то в глазах правителя показалось ей странным.
Кое-как напялив на себя тунику — Найл не помнил, когда успел раздеться — почти бегом кинулся из спальни. Нехорошее предчувствие, появившееся сразу после слов Астер, укрепилось, когда Найл, вступив на последний пролет лестницы, увидел у самого входа нечто завернутое в холстину. Робко промелькнувшая утешительная мысль, будто сверток слишком мал, только укрепила жуткую догадку: Найл знал, кто в свертке, и знал, почему сверток выглядит короче, чем нужно…
Еще несколько шагов вниз по лестнице, и последние сомнения исчезли: холстина была пропитала кровью. Туника стоявшего рядов Зигурта тоже в крови — значит, Зигурт и принес… принес это… Найл уже не мог назвать это Нитом. Нита уже не было, а то, что от него осталось…
Найл не хотел на это смотреть, но он был обязан, у него не было другого выхода, поэтому делает знак откинуть покрывало — Зигурт послушно наклоняется…
Дед Джомар рассказывал, как четверо смертоносцев на его глазах поедали труп отца… Найлу захотелось зажмуриться, но он удержался: воображение немедленно нарисует кошмарную сцену целиком…
Но каким образом узнали, что это именно Нит — останки человека не имели головы… К горлу подкатывает тошнота…
«Великая Богиня, но что же будет теперь с Истой…»
За спиной быстрые шаги по лестнице — Найл оглядывается…
На улице уже совсем рассвело, слышались голоса, скрип проезжавшей по площади повозки. Найл перевернулся на спину и потянулся. Интересно, сколько же он проспал?
Дверь, как и недавно во сне, робко приоткрылась.
— Я проснулся, Астер.
— Хорошо, мой господин, я приготовлю ванну. Найл ничего не имел против: от кошмарных снов он несколько раз вспотел, поэтому, действительно, не мешало бы помыться.
— Астер? Девушка оглянулась.
— Ты уже заходила сегодня ко мне?
— Да, мой господин, — внутри Найла все мгновенно напряглось, — но вы так крепко спали, что я не стала вас будить.
— А госпожа Иста?
— Она ушла на работу…
Найл откинул одеяло и сел на кровати; туника, в которой он проспал несколько часов, имела самый жалкий вид. Правильно: он лег прямо в тунике. И сейчас она на нем — не как в том сне. А странно: до чего же все-таки бывают отчетливые сны — даже мысли в них. Он ведь пытался припомнить, когда успел раздеться.
Нехотя поднявшись, Найл подошел к окну. Чувствовал он себя совершенно разбитым. Болела голова, настроение просто никуда не годилось.
И не только из-за приснившихся кошмаров. Это еще что — настоящим кошмаром была явь, со всеми ее нерешенными проблемами: Найл по-прежнему не представлял, как ему быть. Даже погода, точно специально, за ночь испортилась, и вот-вот собирался пойти дождь.
Единственным просветом среди всего было, пожалуй, воспоминание о «разговоре» с Шидой.
Просто удивительно, насколько ее психология оказалась похожей на человеческую. Вообще-то, Найл, когда впервые заглянул в сознание смертоносца, то обнаружил там и принципиальные отличия от человеческого. Но кое-что их все-таки роднило, и об этом стоило как следует подумать.
Первые брызги дождя оставили на стекле едва заметные косые черточки — Найл досадливо отвернулся.
«Еще и ветер…»
Что касалось различий в мышлении людей и пауков, то с этим как раз было вполне ясно: пауки прошли совершенно другой эволюционный путь — разумеется, до того, как Землю посетила комета Опик.
А вот сходства… Похоже, они являлись уже гораздо более поздним наслоением; и то, что смертоносцы, искусственно эволюционируя, да еще под руководством с планеты АЛ-3 (чужака!), стали в чем-то похожи на людей, невольно наталкивало на мысль о неких существующих закономерностях, о неком обязательном — для определенного уровня развития — наборе черт, или свойств, или признаков, или качеств, собственно и дающих право существу называться разумным. Причем сюда входят как достоинства, так, к сожалению, и недостатки.
В случае с Шидой Найл сыграл на обыкновенном тщеславии жаждущей власти женщины, и, как ни странно, сработало — современное возобладало над древним. Хотя и то и другое сплелось у паучихи каким-то совершенно непостижимым образом: инстинкт уничтожения больного, непригодного для жизни, детеныша распространился в сознании самки смертоносца и на «болезни» чисто социальные. Ничего себе естественный отбор…
