Грег Бир - Эон
— Да… Они считают, что у нас сил больше, чем в действительности.
Он снова поднял бинокль и значительно ниже, возле южного купола, увидел более крупные белые точки.
— Парашюты, — сказал Лэньер. — Некоторые сейчас уже в атмосфере.
— Господи, что за сила, — пробормотал Герхардт и схватился за рацию. — Южный туннель! Они двигаются в вашу сторону. Скважина, будьте внимательны.
Лэньер никак не мог сосредоточиться. Он продолжал думать о происходящем: неужели они разожгли мировой пожар лишь для того, чтобы добиться преимущества здесь? Они надеятся, что удержат ситуацию под контролем, сохраняя число жертв на уровне Малой Гибели? Внезапно ему стало плохо при мысли о тысячах нереальных моделей поведения, существовавших лишь в воображении политиков, военных, патриотов, предателей, бойцов и…
Ему хотелось уползти куда-нибудь и уснуть.
Он не мог изгнать из своего воображения образ Хоффман, которая ехала в Ванденберг на своей машине, надеясь избежать этого безумия, спрыгнуть с гибнущего самолета и оказаться здесь; но ей это не удавалось — она оказывалась в эпицентре.
— Знают ли они? — спросил он.
— О чем? — поинтересовался Герхардт.
— Знают ли русские, что наступила Гибель?
Герхардт, который никогда не был в библиотеке и не знал того, что знал Лэньер, хмуро посмотрел на него.
— О чем вы, Гарри?
Лэньер показал вверх.
— Еще немного, и они победят, но знают ли они, что верховного командования уже нет?
— Кто-нибудь из руководства наверняка выживет, — заметил генерал.
— Оливер, какое это имеет значение?
— Черт побери, имеет! — закричал Герхардт, брызгая слюной. Он вытер подбородок рукавом комбинезона, тряся головой, и отвернулся, покраснев. — Не уходите, Гарри. Нам нужен каждый, кто может помочь.
— Я готов сражаться, — сказал Лэньер.
— Вам не впервой, верно? — Тон Герхардта был напряженным и жестким.
— На суше — впервые. — Модели поведения. Нет отдыха, нет конца — даже после Судного дня. — Где мое оружие?
Русские прорвались через вторую скважину, несмотря на заградительный огонь. Были еще погибшие, но немного…
Перестанет ли он когда-нибудь падать?
Мирский повернулся, чтобы взглянуть на город…
Он никогда еще не видел такого города!
…Ракетные двигатели отбросили его на сто метров от скважины, на двести, на триста. Он нашел ориентир — нулевой мост через реку — и оттолкнулся от оси Картошки по направлению к разреженному свечению плазменной трубки.
Другие десантники уже свободно проходили сквозь границу атмосферы. Инструктор заверял, что это безопасно, если не медлить, но Мирский доверял лишь собственному опыту. Он не мог разобрать, живы или нет его товарищи — они были слишком далеко, чтобы различить детали. Они превратились в карликов! Как несколько сотен солдат смогут командовать объектом площадью с республику?
Пока он падал, удаляясь от оси, перспектива менялась очень медленно.
Полковника вовсе, не удивляло, насколько эгоистичны были сейчас его эмоции и насколько его переполняла ненависть. Он и раньше много раз испытывал подобные чувства — во время тренировок или чудовищных тестов на выживание. Это были эмоции солдата в час битвы, жесткие и горькие, с примесью страха, но при явном преобладании эгоизма.
Он был сейчас не в состоянии думать о государстве, о Родине, о революции, однако не стыдился этого.
Только падение. Падение по спирали внутри огромного цилиндра, вращавшегося вокруг него. Он старался придерживаться ориентиров, пользуясь своими ракетами. Тишина — даже шума ветра не слышно. Мирский подготовил аэродинамический экран, разворачивая и закрепляя его сегменты.
Потом он заметил, что его сносит на несколько градусов в сторону от моста, и скорректировал полет, еще раз выстрелив из ракетницы. Отсутствие каких-либо ощущений было настолько полным, что сводило с ума… А он падал всего лишь минуту или около того, очень медленно…
Он почувствовал — возможно, лишь в воображении — звон в ушах и понял, что проходит через плазменную трубку. Ниже, всего в нескольких сотнях метров, за ограничительным барьером, лежали верхние слои атмосферы. Мирский поудобнее устроился под экраном и закрепил ремнями руки и ноги на вогнутой внутренней поверхности. Под каким углом он ни войдет в атмосферу, экран должен сложиться вокруг него, принимая форму с наименьшим сопротивлением. Он будет камнем падать сквозь верхние слои атмосферы, пока не услышит свист своего падения. Тогда он освободится от экрана и начнет пятнадцати или шестнадцатикилометровый затяжной прыжок, раскрыв парашют лишь в двух-трех километрах от поверхности. Падая, он будет меньше весить, и толчок вовсе не будет сильным.
Какой-то солдат помахал рукой, оказавшись рядом — полковник не разобрал, кто именно, расмотрев лишь знак различия шестого батальона с «Роллс-Ройса». Мирский помахал в ответ и приблизился к десантнику, чтобы помочь ему подготовить экран. Солдат поднял экран — сложенный, разорванный в клочья ударом пули — и, пожав плечами, отбросил его в сторону. Они должны были соблюдать тишину в эфире, но солдат воспользовался ракетным ранцем и подлетел так близко, что можно было читать по губам.
— Я смогу выжить без него?
— Не знаю. Сожмись в комок и подставь воздуху спину… если сможешь.
Общаться таким образом было трудно, и Мирский показал, как следует поступить — насколько это было возможно из-за экрана, — подтянув к себе колени и обхватив их руками.
Парень кивнул и поднял вверх большой палец. Они разделились — солдат падал медленнее из-за броска в сторону Мирского. Мирский увидел, как тот выстрелил еще раз, чтобы отдалиться от поверхности купола, к которой его сносило, и занялся подготовкой ко входу в атмосферу.
Он проверил свое положение относительно моста. Еще одна коррекция. Теперь чувствовалось некоторое давление на экран. Вибрация, слабые толчки.
Он еще раз выстрелил, затем отстегнул и выбросил ракетный ранец. Куда он упадет, полковника не волновало, лишь бы не на него самого.
На какое-то мгновение, занятый подготовкой и охваченный предвкушением того, что предстояло, он снова бросил взгляд на город и подумал о том, в чем же, собственно, состоит тайна Картошки. Почему они сражались за нее? Что она могла им дать?
Как может прореагировать Запад на кражу самого ценного их достояния? Или на попытки (он слышал разговоры об этом) уничтожить их орбитальные платформы и спутники-шпионы?
Как бы прореагировала в тех же обстоятельствах Россия?
Он содрогнулся.
Экран дернулся и прикрыл Мирского. На какое-то мгновение он потерял сознание, потом пришел в себя от сокрушительного удара и высокого колеблющегося свиста.
