Джейн Остин - Разум и чувства и гады морские
Меньше всего Элинор хотела рассуждать о своих переживаниях. О помолвке Эдварда и Люси она рассказала спокойно и без запинок, пренебрегая и собственными чувствами, и настойчивым стуком в стекло. Ее словам не мешали ни бурное волнение, ни безутешное горе, ставшие скорее уделом ее слушательницы. Марианна внимала ей с ужасом и рыдала за двоих.
— Как давно ты об этом знаешь, Элинор? Он написал тебе?
— Вот уже четыре месяца. Люси рассказала мне о помолвке еще на Погибели, в тот день, когда мы чуть не погибли в пастях Морского Клыка.
Взгляд Марианны выказал то удивление, которое она не смогла выразить словами. После изумленной паузы она наконец воскликнула:
— Четыре месяца! Неужели ты знаешь уже четыре месяца? С нападения Морского Клыка?
Элинор еще раз это подтвердила.
— Как же так! Ты выхаживала меня в моем горе, все это время скрывая свое! И я попрекала тебя твоим счастьем!
— Тогда тебе не стоило знать, как далека ты была от истины.
— Четыре месяца! — снова вскричала Марианна. — Такая спокойная, неунывающая! Откуда у тебя брались силы?
— Из чувства, что я выполняю свой долг. Я обещала Люси сохранить ее помолвку в тайне. Поэтому я никак не должна была выдать истинное положение дел.
Марианна была потрясена до глубины души. У нее за спиной к рыбе-мечу присоединилась вторая, и они начали трудиться вместе, глядя своими стеклянными глазами прямо перед собой. Не будь Элинор столь взволнована, возможно, ей пришло бы в голову, что две рыбы, работающие бок о бок, — доказательство зловредности и нечестивости их намерений.
— Мне часто хотелось открыть правду тебе и матушке, — сказала она, — и раз или два я даже попыталась это сделать, но убедить вас, не нарушив обещания, мне не удалось.
— Четыре месяца! И ведь ты его любила!
— Да. Но я любила не только его. Мне был дорог и покой других людей, и я была рада, пока мне удавалось скрыть от них мои чувства. Я не хотела, чтобы вы страдали из-за меня.
— Ах, Элинор! — вскричала ее сестра. — Мне будет стыдно перед тобой во веки веков! С тобой, собственной сестрой, я обошлась более жестоко, чем поступил бы самый беспощадный пират, даже Страшная Борода! С тобой, которая была мне единственным утешением, которая поддерживала меня в самых тяжких моих страданиях, которая, казалось, страдала только со мной и ради меня!
За этим разговором последовали нежнейшие объятия. Марианна была в таком состоянии, что Элинор не составило труда заставить ее пообещать то, что требовалось: Марианна поклялась говорить о случившемся без видимой горечи и при встрече с Люси не выдать свою к ней неприязнь, и даже с Эдвардом держаться по-прежнему сердечно. Пока сестры утешали друг друга, на стекле проступила паутинка крошечных трещинок. Рыбы-мечи уплыли во тьму океана, игриво выписывая в толще воды причудливые фигуры.
Марианна сдержала слово безупречным образом. Рассказ миссис Дженнингс она выслушала, ни разу не переменившись в лице. Лишь когда та заговорила о любви Эдварда к Люси, Марианна закашлялась, но объяснила это тем, что поперхнулась обезвоженной сдобой. Подобный героизм сестры заставил Элинор почувствовать, что и сама она способна на любой подвиг. Следующее утро принесло с собой другое испытание — с визитом явился их брат, чтобы с чрезвычайно серьезным видом обсудить чудовищное событие, а также сообщить последние новости о состоянии жены.
— Полагаю, вы слышали, — начал он печальным тоном, — о скандале, произошедшем вчера под нашей крышей. — Он сидел в кресле-каталке, поскольку совсем недавно его ноги подверглись операции, в ходе которой ему вживили перепонки между пальцами, что (как надеялись ученые) приумножит его скорость и маневренность под водой.
Ему ответили лишь утвердительным взглядом — слова казались кощунством в такой момент.
— Моя супруга, — продолжал он, — безумно страдала, миссис Феррарс тоже. Говоря кратко, это была сцена такого неизбывного горя… но я надеюсь, что буря утихнет и никто из нас в ней не пострадает.
Замолчав, он издал нечеловеческий визг — кроме перепонок, Джон Дэшвуд согласился (за четыре фунта стерлингов) вживить себе в горло сложный орган эхолокации, наподобие того, каким пользуются зубатые киты, чтобы определять направление в океанских глубинах. Пока что мистер Дэшвуд не научился как следует контролировать этот орган и время от времени издавал леденящий кровь визг, на который его сестры вежливо не обращали внимания.
— Бедняжка Фанни! Весь вчерашний день она пробилась в истерике. Но не тревожьтесь. Доктор сказал, что никакой опасности нет. Физически она здорова, а силой духа превзойдет всех нас. — Он снова прервался и издал жуткий визг. — Все-таки у нее ангельское терпение! Говорит, что никогда и ни о ком больше не составит доброго мнения, и неудивительно, после того, как ее так обманули! Ведь она пригласила этих мисс Стил лишь по доброте сердечной, лишь потому, что ей показалось, будто они заслуживают некоторого внимания. Иначе мы бы с такой радостью пригласили вас с Марианной! И как это нам аукнулось! «Ах, как бы я хотела, чтобы вместо этих девиц мы пригласили твоих сестер», — говорила она с обычной своей добросердечностью!
Тут он на мгновение умолк и порывисто огляделся, как будто его тонкий рыбий слух сообщил ему что-то, чего не заметили его глаза.
— Какой шок испытала миссис Феррарс, когда Фанни сообщила ей новость, просто не передать! Пока она с материнской любовью планировала для Эдварда самую достойную партию, все это время он был втайне помолвлен с другой! Ей бы и в голову такое не пришло! Тем более когда подобного препятствия она ожидала совсем от другой особы! «Казалось, что хоть здесь, — говорила она, — я могла ничего не опасаться». Ее гнев был просто ужасен. Один лакей посмел кашлянуть, пока она громогласно порицала мисс Стил, так она приказала выстрелить им из водяной пушки, а когда он упал в канал, даже закричала: «Ура!» Наконец она послала за Эдвардом. Он пришел. У меня сердце разрывается, как вспомню, что было дальше. Сколько ни твердила миссис Феррарс, что он должен разорвать помолвку, все тщетно. Наполнив аквариум морской водой, она заставила его встать в него, а потом начала одну за одной кидать в воду злобных голодных пираний. «Отрекись от помолвки!» — кричала она, бросая вторую пиранью, когда первая уже радостно вцепилась ему в ногу, но он не уступал. «Отрекись!» — кидая третью пиранью. Но нет! Я никогда прежде не видел, чтобы Эдвард был таким упрямым и бесчувственным. Право, его стопы, должно быть, сделаны из свинца.
Мать объяснила ему свое намерение в случае его женитьбы на мисс Мортон передать ему норфолкское поместье, которое даже после уплаты налогов приносит не меньше тысячи в год, бросила в аквариум еще дюжину лютых пираний, которые вцепились в его ноги самым немилосердным образом, а когда он опять отказался, даже пообещала ему тысячу двести фунтов. Наконец она вскричала, что не желает больше его видеть, и поклялась сделать все, что в ее силах, чтобы помешать ему занять любую мало-мальски доходную должность. Когда ему позволили выйти из аквариума, ноги у него были все в крови от укусов.
