Еремей Парнов - Пылающие скалы
Над рубкой лязгала плохо смазанная поворотная стрела, опуская на палубу оранжевую крышку батискафа системы “Пайсис”, намертво закреплённого на корме. Место для второго аппарата, отмеченное откинутыми скобами, было пока свободно. Его обещали подвезти только в начале будущего месяца, что нарушало весь тщательно разработанный график.
Убедившись, что окованные жестяной полосой ящики с новейшими магнитометрами уже опущены в трюм, Гончарук перешагнул через комингс и, грохоча по ступеням, сбежал на ют, где размещались лаборатории. У гидрохимиков и биологов моря ещё конь не валялся. Столы и полки сплошь были заставлены нераспакованной посудой и приборами. В геофизической продвинулись значительно дальше. Бесчисленные, напичканные электроникой блоки были размещены по своим кронштейнам, а всевозможные самописцы надёжно принайтовлены к переборкам. Единственное, что здесь требовалось, это вынести развороченную тару и провести генеральную уборку. Лишь в вычислительном центре, как всегда, царил абсолютный порядок. Судовые отсеки, находившиеся на попечении капитана, Герман Кондратьевич осматривать, конечно, не стал, а сразу поднялся на верхнюю палубу в свои апартаменты научного руководителя с просторной ванной и кабинетом, отделанным под красное дерево.
Взглянув на всепоясной хронометр — до заказанного разговора с Москвой оставалось минут двадцать, — он отомкнул сейф и разложил перед собой списки, испещрённые галочками и прочими таинственными знаками. В целом научный состав был укомплектован. Лишь возле одной фамилии, обведённой красным карандашом, выделялся жирный минус, перечеркнувший едва различимый теперь плюс.
Столь неожиданно и, главное, не вовремя выбыв из строя, Рунова поставила Гончарука перед сложной проблемой. Он, само собой разумеется, сочувствовал Светлане Андреевне, которая была ему не совсем безразлична, и мысленно желал ей всяческих благ. В первую очередь — быстрейшего выздоровления. Но на это как раз, судя по уклончивым ответам врачей, особенно рассчитывать не приходилось. По крайней мере в обозримый период, вернее, в жёстко отмеренные сроки, коими располагал, готовя экспедицию в район Большого барьерного рифа, Герман Кондратьевич.
Превыше всего ставя интересы дела, неразрывно связанные с сугубо личными, Гончарук умел абстрагироваться от всякого рода нюансов, которые собирательно именовал “человеческим фактором”. В сложных распасовках, которые он вёл, комплектуя научный состав, Рунова была лишь единицей, которую требовалось срочно кем-нибудь заменить. Трагический случай, который не мог оставить равнодушным даже совершенно постороннего человека, знания, опыт и, не в последнюю очередь, личное обаяние Светланы Андреевны — всё это как бы осталось вне игры, не терпящей сантиментов. В запечатанных кладовых сердца, говоря иными словами, которых никак не затрагивали неписаные правила делового пасьянса.
Если бы можно было срочно найти подходящую кандидатуру, задача решилась бы автоматически. В этом случае Гончарук одним выстрелом убивал, а вернее обезвреживал, сразу двух зайцев, не зайцев — китов: Слепцова, который тайно интриговал против участия Светланы Андреевны, и Северьянова, который её всемерно поддерживал. Пока всё было в норме, в этой дилемме перетягивал Северьянов. И не только потому, что от него зависело обеспечение исследовательской группы, которую Герман Кондратьевич планировал направить на острова Драконьего Жемчуга. От Северьянова многое зависело. Добавочной гирькой на его чашке, почти уравновешенной замдиректорским постом Слепцова, и был тот самый “человеческий фактор”. Теперь же, когда волею обстоятельств Рунова оказалась вне игры, можно было без потерь удовлетворить обе стороны. Не его, Гончарука, вина, что так получилось. Жизнь сама развязывала все мёртвые узлы.
Единственное, что требовалось в данный момент, — это заполнить вакансию. Без всякой спешки и по-джентельменски достойно, чтобы не потерять лица. Сложность ситуации заключалась, однако, в том, что Гончарук не мог ждать. Во-первых, его лимитировали сроки, необходимые для оформления в загранплавание, во-вторых, и тут таилась непредвиденная ловушка, заменить Светлану Андреевну оказалось отнюдь не легко. Альголог — вообще редкая специальность, тем более с геологическим профилем и к тому же пригодная по всем прочим параметрам. Если же присовокупить ко всему последнее выступление на отделении академика-секретаря, специально нацелившего экспедицию на железомарганцевые конкреции, то вообще свет, что называется, сходился клином на ней одной, единственной, неповторимой.
Как бы обрадовался Герман Кондратьевич, если бы Светлана внезапно выздоровела! Сейчас всё, кроме какого-то валета Слепцова, было на её стороне. За исключением здоровья, сводившего на нет любые раскладки. Но на нет и суда нет.
Мыслящий человек не должен бунтовать против природы. Всегда найдутся обходные пути. Это ничего, что все аналитически прослеживаемые линии открывались пока на одной карте. Её следовало, выждав минимально приличный срок, окончательно сбросить и на время забыть. Итак, решено — замена. Пусть москвичи отпадают, потому что Слепцов сейчас же подсунет своего человека, и это будет равносильно капитуляции. Пусть даже во всём Владивостоке не найдётся приемлемой кандидатуры, кроме Астахова, а его вряд ли отпустят с биостанции, можно ведь поискать в Ленинграде. Там должны быть хорошие альгологи. Школа! Правда, они в основном сориентированы на полярные области — Арктику и Антарктиду, но не боги горшки обжигают. Как-нибудь приспособятся и к южным морям. Альголога можно найти, и даже неплохого. Зато специальные геологические знания и всё те же конкреции, промышленная разработка которых уже поставлена на повестку дня, по-прежнему остаются камнем преткновения. Не каждый потянет. Тут, словно в прикупе, неизвестно, что возьмёшь. Рекбус, как выражается Аркадий Райкин. Подвинув к себе телефон, подключавшийся на стоянках к городскому кабелю, Гончарук вызвал междугородную.
— Соедините с главврачом райбольницы, — попросил он, нетерпеливо постукивая пальцами по столу.
— После восемнадцати, — ответил усталый женский голос.
— Но почему же после? Ведь это совсем рядом! Легче до Рио-де-Жанейро дозвониться…
— Вот и звоните себе в Рио-де-Жанейро, — был ответ, за которым мгновенно последовал короткий сигнал.
— Безобразие! — бросил Гончарук в прерывисто гудящую трубку.
Не успел он, перелистывая записную книжку, собраться с мыслями, как требовательным звонком о себе возвестила столица.
— Дмитрий Васильевич? — он обрадовался, застав Северьянова в кабинете. — Владивосток беспокоит с утра пораньше… Знаешь уже про наши подвиги?
