Павел Комарницкий - Всё исправить
– Хорошо-хорошо, – покладисто согласился Алексей, усаживаясь в кресло.
Ждать и в самом деле пришлось недолго.
– Пройдите, пожалуйста, – пригласила секретарша, вновь оторвавшись на секунду от компьютера.
– Слушаю вас… о… э… Алексей… хм… Борисович? – в отличие от новенькой секретарши хозяйка все-таки узнала мужа бывшей сотрудницы.
– Рад, что узнали, Нэлла Павловна.
– Ну, как вы там? Как Юленька? – теперь хозяйка напоминала собой эталон радушия и непринужденной доброты.
– Юля умерла. При родах.
– О! – судя по выражению лица, горе хозяйки салона было беспредельным. – Алексей, примите мои соболезнования… Ох, горе, какое горе…
– Разумеется. Но дело вот в чем, Нэлла Павловна. За вами числится некоторый должок. Зарплата Юле за последний месяц, плюс отпускные за два года, плюс декретные. Все это, естественно, с учетом инфляции и набежавшего банковского процента. Плюс моральный ущерб. Вот, тут все подсчитано. Итого…
– Простите, Алексей, – хозяйка «Кассиопеи» прищурилась, – вы уверены?..
– Абсолютно, – чуть улыбнулся Чекалов.
– Хорошо, – коротко вздохнула женщина. – Сейчас у меня этой суммы нет. Давайте завтра?
– Послезавтра лучше. Завтра Юльке сорок дней.
– Хорошо, послезавтра. В семнадцать тридцать устроит?
– Договорились, – он вновь чуть улыбнулся.
* * *Ночник горел ровным, немигающим светом, загоняя тьму в щели. Маленькая посапывала рядом, почти неслышно. В соседней комнате столь же неслышно спала Вера Николаевна. Бабушки-инфарктницы вообще обычно спят бесшумно…
«Юля, Юль…»
«М?»
И вновь он не удивился.
«Знала бы ты, как я скучаю. По тебе скучаю, Юльк… Я так давно тебя не видел…»
Пауза.
«Завтра сороковины. Так что скоро увидишь»
«В смысле?»
«В прямом. Сорок дней – рубеж для нави»
«Для… чего?»
«Скоро увидишь»
Пауза.
«Ты все еще можешь отпустить меня, Лешик. Отказаться»
«Я не могу без тебя. Просто не могу»
«Как скажешь»
Яркая вспышка! И он словно рухнул в колодец…
… Колодец, в который он летел, был глубок и многомерен, словно «черная дыра», куда проваливаются звезды и целые галактики. А может, это она и есть? Никто ведь не знает, какова она изнутри, та дыра. Потому что никто оттуда не возвращается…
«Ты не прав. Не все так безнадежно»
Там, вне времени и пространства, все уже заливал ослепительный свет.
«Ну здравствуй, ящерка. Что хорошего скажешь?»
«Тебе вновь нужна помощь»
«Как тогда… в роддоме?»
Пауза.
«Ты несправедлив. Так бывает несправедлив ребенок, которого спасли из пожара, рискуя жизнью. Вместо благодарности он плачет и обвиняет, отчего не спасли его любимую кошку»
«Если я не прав, прошу меня извинить. Просто мне очень больно… Юлька не кошка, как ни крути. И еще я хочу знать, когда наконец закончится война. Невозможно все время жить под обстрелом. У меня еще осталась дочь»
«Твоя дочь вне досягаемости Тьмы. Как и ты теперь, впрочем»
«Я в этом ничего не понимаю»
«Вот именно поэтому мы сегодня говорим в твоем сне. Смотри внимательно»
Свет уже терял ослепительную белизну, распадаясь на сложнейшую вязь цветных пятен – словно луч в лаборатории разлагала в спектр незримая призма.
«Я ничего не понимаю»
«Тебе придется. И ты еще не знаешь своей обретенной силы. Силой горя разорван кокон безмятежности, и спящий в куколке выходит на свет»
«Я не понимаю!»
«Смотри внимательней!»
Там, во сне, он всматривался в рисунок танцующих цветных пятен. До рези в закрытых глазах…
«Ты понял?»
«Нет!»
«Еще смотри!»
Голова уже наливалась огненно-свинцовой болью. Зачем, ну зачем же заливать в череп свинец…
«Понял?»
«Нет!!»
«Смотри!!!»
Голова взорвалась, словно атомная бомба! Там, в иномирье, у него разом остановилось дыхание и сердце. Господи… ведь это же так просто…
«Ящерка… я понял… кажется…»
«Иначе и быть не могло»
Пауза.
«Ты прошел через страх. Ты прошел через боль. Осталось одно испытание – властью. Самое грозное из всех. Да, мы рискуем, ибо ты наполнен болью и гневом. Но все-таки мы рискнем»
Яркая вспышка!
– … Леша, Лешенька!
Голос женский, старый, и вовсе непохож на Юлькин, и за плечо трясет другая рука…
– А? Что?!
Он распахнул глаза. Вера Николаевна смотрела на него широко распахнутыми глазами, в которых тлели тревога и страх.
– Ты так кричал во сне…
Рядом завозилась, захныкала Юлька. Алексей подхватил на руки слабо шевелящийся сверток и принялся его баюкать – в последнее время он научился делать это достаточно умело.
– Что тебе снилось, Лешенька? – женщина присела на край кровати. – Поделись. Чтобы страшный сон не сбылся, нужно его сразу же рассказать, есть такое поверье…
– Нет, теть Вера, – Чекалов улыбнулся уголком рта. – Этот сон обязательно должен сбыться.
* * *– Всем привет.
Алексей повесил сумку на спинку стула, принялся расстегивать куртку.
– Леха, слышал новость? Дирехтур-то наш генеральный того… – Гена явно торопился поделиться сногсшибательной новостью, покуда это не успел сделать кто-то другой.
– Не понял, – Чекалов замер. – Помер, что ли?
– Да ну, такой помрет! Написал заяву по собственному и фьють! Показал личный пример, так сказать.
– Да-а… Видать, и впрямь пора, – Стас привычно грел руки о батарею. – Крысы просто так с корабля не бегут, ребята.
– А я и так намерился, ребятушки, – сверкнул очками «аксакал» Степаныч. – Бесплатно пусть Гайдар с Чубайсом пашут.
– Да вы не переживайте, директора всяко найдут, – Антон воткнул в розетку паяльник. – Хотя деморализует, это верно…
– Однако, кто мне заявление на отгул подпишет теперь? – Алексей присел на стул. – Я для того и на службу зашел…
– А ты без спросу, – вновь сверкнул очками Степаныч. – Вон в журнал заявок запиши, ушел на вызов, и все дела.
– Придется так… Придете?
– К концу дня, обязательно.
– Ну и ладно, – Чекалов, вздохнув, принялся вновь застегивать куртку. – Мне еще тестя с тещей сейчас встречать.
* * *– Ну здравствуй, Леша…
Теща опять заплакала, промокая глаза платочком. Коньюнктивит наживет в конце концов, мелькнула в голове посторонняя мысль.
– Здравствуйте, Анна Егоровна. Пал Петрович…
– Здравствуй, Алексей, здравствуй, – в отличие от жены тесть держался кремнем.
