Владимир Журавлев - Обыкновенные инопланетяне
— Лучше, чтоб вернул, — тяжело сказал главный полицай. — Постарайся, лоботомник. Или ребра сокрушу.
— Я — не пустое место! — напомнил Цайпань. — У меня супруга помните кто, помните откуда? Я не белхало, чтоб работать! Цайпань распределять достоин!
— Ты — никто! — хмыкнул главный полицай. — Отказалась от тебя супруга-то! Плохо кланялся супруге, Цайпань, еще хуже любил-почитал! И сейчас мы можем делать с тобой, что хочется. С тобой и с дочкой твоей. Понял, лоботомник?
И Цайпань понял. Понял он, что слушал госпожу Тан, но плохо слушал, лучше надо было. Вечерами, пока гостил-прятался во дворце госпожи Тан, о многом с ней говорить пришлось, много разумного сказала референт. Помимо прочего сказала она, что ревность — страшная сила, сильнее традиций. В смысле, любит Цайпань дочку, сильно любит, и неплохо это, а плохо, что другие видят-догадываются. Другие, и прежде всего супруга. Намекала, что не простит супруга, что дочку сильно любит, а ее слабо. Не понял Цайпань намека, не поберегся, и Дяньчи не поберег. Лоботомник и есть.
— Дети — вне войны, — сглотнув, напомнил он.
— Закон Аркана, — согласился главный полицай весело. — Где Аркан, и где мы? Возвращай станцию, Цайпань. Вернешь?
А Цайпаню вдруг стало легко и свободно. Он даже встал и плечи расправил. Потому что понял он, что всё, не выкрутится на этот раз. А раз так…
— Сбереги дочку-то! — попросил он в пространство. — Дети — вне войны.
Знал-догадывался Цайпань, что слышит его госпожа Тан, не может не слышать. И дочку — сбережет. Заметил он, что уважает старые законы госпожа Тан. В мире, где все продается и покупается, так хотелось верить, что есть что-то незыблемое. Что-то святое. На что не посмеет поднять руку ни главный полицай, ни сам главный распределяльщик всех средств континента. Так хотелось верить, что сбережет госпожа Тан дочку. Потому что больше не во что было верить. А Цайпань… Цайпань никто. Цайпань не нужен.
— Дети вне войны! — весело и страшно сказал Цайпань главному полицаю, но не столько ему, сколько тому, кто в видеосфере. — Запомни, хайван!
И плавно шагнул к нему. Плавно, но стремительно. Главный полицай не успел отшатнуться, только удивиться успел. И всё.
Конечно, Цайпань не был мастером единоборств, как недавно застреленный профессионал. Но кое-кем — был. Арктур — такой мир, что если не умеешь драться, сразу погибнешь. Это таким наследственным господарям, как главный полицай, можно ничего не уметь, кроме как распределять. А Цайпань с детства готовился к жизни. В детстве, когда привели Цайпаня к наставнику, старик сразу предупредил, что бойца из Цайпаня не получится. Бойца не получится, а вот танцор — иное дело. И пошел Цайпань учиться на танцора. Но танцы на Арктуре — опасные танцы. С ударами в горло, в глаза. Удары, конечно, не такие страшные, как у бойцов-профессионалов, зато неожиданные, запрятанные в плавных движениях — и не менее смертельные. Так что драться Цайпань умел. То есть — убивать. На Арктуре только так дрались, насмерть, а иначе это не драка, а баловство.
Главный полицай еще хрипел, еще валился, а Цайпань уже шел к двери. Он знал, что все кабинеты в управлении просматриваются-подслушиваются, но не мгновенно же принимаются решения? Такие важные, как жизнь и смерть Цайпаня — точно не мгновенно. Он вполне мог успеть выйти из управления. Если за дверью не стоит преданная главному полицаю охрана, вполне мог. А вот если охрана стоит…
Охрана за дверью стояла. Бойцы в балахонах спокойно взяли его на прицел, как будто не сам Цайпань перед ними стоял, а ростовая мишень-самобегалка. Цайпань обреченно закрыл глаза и вздохнул. Требовало сосредоточиться. Бойцов ему вряд ли пройти, но и сдаваться он не собирался. Главный шаг он сделал там, в кабинете, назад дороги нет. Значит, прорываться.
— Пропустить.
Он удивленно открыл глаза. Бойцы послушно отвели оружие. Пожилой боец благожелательно качнул ему пальцами — мол, проходи, мы не против. Боец Вуй. Никакой не руковод, даже не старший группы, а как слушаются его бойцы! Значит, в команде госпожи Тан боец Вуй.
— Не забуду тебя, — одними глазами сказал ему Цайпань и стремительно пошел к выходу.
Заметил, как светлая коряга госпожа Си проводила его внимательным взглядом, даже руку опустила за дыроделом, но стрелять не стала. Хотя явно хотела, сильно-сильно хотела, Цайпань даже съежился.
Площадь перед управлением встретила его жарой и влажной духотой. Прохладное нутро колымажки поманило привычно, но он преодолел себя и прошел мимо. В колымажке столько маячков, что тут же поймают Цайпаня, и летательный допуск не спасет. Только ногами. На ногах маячков нет. Наверно, нет.
Он сумел перейти площадь. Свернул куда попало, лишь бы уйти с линии возможного прицела. Еще свернул. Побежал, не веря в свою удачу. Неужели спасся? Он бежал, пока не выдохся. Потом остановился и огляделся.
Вокруг были плавни.
— Плавни принимают всех, — прошептал он онемевшими губами. — Плавни… принимают всех.
Обыкновенные инопланетяне— Плавни принимают всех, — тихо напомнил профессор.
— В объятья — или в зубы, — одними губами улыбнулась бабушка Нико. — Экзотизмы Руфеса целиком знать надо, полицайский ложный лидер! Я — зубы плавней, трепещи, самозванец Хэй Син!
Они стояли друг против друга, настороженные, внимательные. Прицел дыродела уставился профессору прямо в грудь, не увернуться, не прикрыться. Мимо шли редкие утренние аборигены, один, с ушными заглушками на голове, даже чуть не прошел между противниками, но профессор вовремя перехватил его и провел у себя за спиной.
— Айя-каргана!
Профессор еле заметно улыбнулся, и глаза Нико-убийцы сердито сверкнули.
— Нельзя стоять, опасно это, — заметил старик. — Тут непривычный мегаполис, почти без седалищных мест на улицах. Так странно, так необычно. Улицы-прогулялки есть, седалищ нет-не видно. Ищем седалища, да-нет, бабушка Нико? Не как бабушку приглашаю, как юницу! Давно рука в руке не гуляли! Мегаполис странный, да, а прогулялки хорошие, чуть ли не отличные прогулялки! Только сидеть негде. Идешь или так стоишь, дыроделом играешься?
— Стоять опасно — почему?
— А старые мы, вот почему. Суставы болят, когда стоишь. Идешь — не болят, а вот если стоишь… так идет бабушка Нико?
— Пусть идет самозванец Син! Зубы плавней и на вдох не упустят самозванца из прицела!
— Но ты не зубы плавней, — улыбнулся профессор. — Ты — большая тайна, Нико-Пяолян. Уж я-то знаю.
И профессор спокойно пошел вперед. Потом обернулся, оглядел застывшую профсоюзную убийцу.
— Рука в руке, Нико. Рука в руке. Как в юности.
