Александр Казанцев - Рассказы
не столько «новизна», сколько художественность и красота. Еще более нелепо звучит это по отношению к своим прежним произведениям как к предшественникам, то есть к промежуточным редакциям этюда,: автор которого десятилетиями продолжает искать наиболее художественное воплощение темы. В этой моей книге приведено немало этюдов, созданных в течение нескольких десятилетий путем повторного возвращения к уже сделанному и даже признанному (например, совместный этюд с Либуркиным и Староверовым и др.). Так, работая над новым изданием книги «Дар Каиссы"у вдохновленный совместной с Э. Погосянцем работой над темой замурованного ферзя, я вернулся к истокам как бы двигаясь по спирали, а потому уже на другом уровне, и неожиданно увидел скрытые прежде от меня возможности. И появилась новая редакция старого этюда, которая и должна остаться жить вместо него (180). Впервые эта тема опубликована мной в выпуске 8 „Задачи и этюды“ (1930).
Если в прежней редакции у черных почти не было выбора ходов, а следовательно и борьбы фигур, то в новой редакции, где на пять фигур меньше, игру удалось обогатить.
Не ведет к ничьей в начальном положении 1. Kg4? Kpg5 2.
Ke3+ Kpf6 3. Cb2+Kpe6 4. C:g7? f5! 5. C~f4, черные выигрывают: 5. Kc4 f4, черные выигрывают: 4. Л:g7 Cg6 5. Лg8 ФЬ5 6. СсЗ ФЬ1+ 7. Kf1 Kpd78. h3 Cd3 и черные выигрывают.
Чтобы добиться ничьей, белые первым ходом ставят слона в засаду: 1.Ce1! Cg6 (иначе при 1…Фс5? 2. Kf5++ Kph5 3. Лg5 мат: 1…Ce4 2.Kf5++Kph7 3.Л:g7+ Kph8 4.Cb2f6! 5. C:f5 Ф:f5 6. Ca1 Фh7-иначе безвозмездная потеря ферзя! — 7.Л:h7 Kp:h7, ничья) 2. Kd5+ Kph7 3. Cg5! Kpg8, освобождая ферзю путь на спасительное поле h8 4. Kf4 Фh8 5. Лh3 Ch7 6.Kg6!! (только так, ибо 6.Л:f3+Cf5, сразу освобождаясь при ферзе за ладью: 7.ЛаЗ Kph7 8. Ла7 ФЬ8 9. Л:f7 ФЬ1+ 10. Kpg2 Ce4+ 11. f3 Фа2+, черные выиграли) 6…fg 7. Л:f3, черным пат! Промедление здесь недопустимо: 7. Kpg1? Kpf7 8. Л:fЗ+ Кре6 9.ЛеЗ+ Kpf5 10.f4, подготавливая h3 и Ле5 с матом, но у черных ферзь против ладьи и надежное укрытие для короля:
9…Kpg4 10. h3+, Kph5, черные выигрывают.
И опять же судейство породило еще одно, увы кратковременное, творческое содружество. Мне привелось давать заключение для присуждения звания мастера спорта СССР по шахматной композиции видному советскому ученому, члену-корреспонденту Академии наук СССР, доктору наук, профессору Борису Андреевичу Сахарову. Директор крупнейшего научно-исследовательского института, он все же находил время для шахматных этюдов, возглавлял советских шахматных композиторов, представлял их в ФИДЕ.
Я был рад, когда после моего заключения Б. А. Сахарову было присуждено звание мастера спорта СССР по шахматной композиции. При изучении его творчества меня заинтересовал один из его ранних этюдов, отмеченный на конкурсе двадцатипятилетия ВЛКСМ. В заключительном положении мат давался одним слоном при блокировании полей вокруг черного короля черными пешками. Правда, не все они двигались в процессе игры, но конечное положение впечатляло. Я предложил Сахарову составить совместный этюд, в котором черный ферзь, слон и пешки блокировали бы поля вокруг собственного короля, а мат давался единственным белым слоном. Борис Андреевич с энтузиазмом согласился.
Мы немало поработали над этюдом, который никак нам не давался.
Борис Андреевич, большой знаток музыки, ученик Генриха Нейгауза, своеобразно относился к шахматным этюдам. Они для него «звучали» и были источниками такого же наслаждения, как и музыка. И вот наш этюд никак не хотел звучать.
Замечательный советский ученый и тонкий ценитель шахматной красоты Б. А. Сахаров безвременно ушел от нас, он умер, не завершив многого из своих замыслов, в том числе и наш коллективный этюд. Уже после смерти Б. А. Сахарова я счел дружеским долгом завершить наш общий труд.
1. Ke1 Cf3+3. Kpf1! (2. К : f3? ef+ 3. Кр : f3 К : е5+ 3. Kpf1 К : е5 4. Фd5 ФЬ4 5. Ф : е5 ФЬ5+ 6. Kpe1 Cf2+) 2…С : d1 3. Ф: d7 с2 (3…СЬЗ 4. Л : е4 ФЬ2 5. Kd3 4…с2 5. Фd2) 4. Л: с5 Ф: с5 5. Ф : а4+ КрЬ2 6. Kd3 + (или 5. Cf6 + Kpe1 и 7. Kd3+) 6…ed 7. Cf6+Kpc1 8. Фа1+ Kpd2 9. ФсЗ+ Ф : сЗ 10. Cg5 мат.
Совместный этюд завершен, но идея поэта не умирает. Она воплотилась в моем новом, приведенном в этой книге рассказе: «Блестящий проигрыш».
ПОДАРОК ШАМБАЛЫ
Летели воздушные корабли»
Лился жидкий огонь.
Сверкала искра жизни и смерти.
Н. К. Рерих. «Письмена»С Михаилом Николаевичем Новиковым я познакомился в ЦДКЖ во время одного из шахматных турниров. Потом он стал бывать у меня, оказавшись милым, оригинально мыслящим и разносторонним человеком.
Шахматы были его страстью. И не просто страстью, а ведущей (вернее сказать, зовущей) идеей. Было ему лет тридцать.
Жизнерадостный, деликатный, сын пианиста, он сам неплохо играл на рояле и даже сочинял музыку.
Во время легких шахматных партий он признался мне, что верит в существование единого алгоритма шахматной игры, основанного» как ему казалось, не на многомиллионных пересчетах всех возможных вариантов, что доступно лишь электронно-вычислительным машинам, а на некой геометрической основе.
Я искренне сомневался в надежности такого подхода,: когда даже эвристический метод программирования электронного «гроссмейстера», разрабатываемый прославленным шахматистом и ученым М. М. Ботвинником, должен был бы отступить на второй план.
Большинство партий М. Н. Новиков мне проигрывал.
Но однажды он запасся бланком для записи партии (серьезвых партий с часами я давно не играю, запретив это себе) и попросил у меня разрешения условно ставить фигуру на выбранное поле, геометрически анализировать создавшееся на доске положение и, если потребуется, выбирать другое поле или иную фигуру. Поскольку это был эксперимент, я, конечно, согласился, И представьте — проиграл по всем статьям!
Я-то знал, что Михаил Николаевич уже не раз пытался играть со мной по своей «системе», но его хватало лишь на первые ходы, а затем он становился обычным шахматистом, что далеко не всегда приносило ему успех.
А тут я чувствовал себя раздавленным неведомой мне машиной, которой в физическом смысле не существовало.
Я решил, что просто плохо провел партию и будь на моем месте, скажем, гроссмейстер, партия так не закончилась бы.
Михаил Николаевич с редким энтузиазмом уверял меня, что ошибки быть не могло, ибо алгоритм, который он ищет, безусловно, универсален и исходит из самой сути шахмат.
Мне хотелось проникнуть в психологию настойчивого искателя, и я осторожно расспрашивал его. Он пообещал принести мне в следующий раз «доказательство», которое убедит меня в его правоте.
И однажды он пришел с истрепанной, видавшей виды старой тетрадью, побывавшей и в костре, и в воде, со сморщенными страницами и расплывшимися строчками, даже с обгоревшим углом.
Словом, с «документом» весьма романтического вида.
С внутренней усмешкой я раскрыл загадочную тетрадь и… перенесся, как в машине времени, на сорок с лишним лет назад… в Нью-Йорк, на Всемирную выставку 1930 года «Мир завтра», в советский ее павильон, в устройстве которого я, как инженер, принимал тогда участие.
