Андрей Мартьянов - Возрождение надежды
Сначала атт-Кадир подумал, что Рильгон издевается над ним — юноша уже заметил, что упыри были изрядными шутниками, — но, поразмыслив, решил, что в услышанном им действительно нет ничего невероятного. Цивилизация каттаканов была неизмеримо старше человеческой, и, естественно, знали и умели они неизмеримо больше, чем люди. Эти-то знания и умения и позволили им изготовлять удивительные механизмы, при помощи которых, кстати сказать, был возвращен к жизни Драйбен и излечен Даманхур.
Среди множества полезнейших приспособлений, изобретенных далекими предками Рильгона, был и сложнейший "доспех жизни", способствовавший постоянному обновлению организма каттаканов, в результате чего они, по людским меркам, не знали старости. Собственно говоря, благодаря этим самым «доспехам» и еще кое-каким приспособлениям они могли жить вечно, если бы рано или поздно не наступало пресыщение и душевная усталость. Одним из важнейших элементов «доспеха» являлся "преобразователь мысли" — Рильгон, похоже, не часто говорил с людьми на эту тему и порой не сразу мог подобрать нужные слова для объяснения того или иного понятия, названия которому не существовало ни в нарлакском, ни в саккаремском, ни даже в аррантском языках. Суть его речи юноша тем не менее уловил. "Преобразователь мысли" не то усиливал, не то концентрировал, не то просто высвобождал внутренние силы каттаканов, то есть делал примерно то же, что магия тальбов или Драйбена.
По словам Рильгона, любое мыслящее существо обладало колоссальным запасом сил и возможностями постоянно пополнять их, и люди в этом отношении почти не отличались от каттаканов. Когда-нибудь и они, без сомнения, научатся пробуждать эти спящие до поры способности, чтобы использовать во благо себе и другим.
— А кое-кто, как я слышал, уже делал это, дабы выручить из беды некоего мальчишку, попавшего в руки регейтов в далеком Шехдаде, — многозначительно проговорил Рильгон, заставив Фарра вспомнить осколок Небесного Самоцвета и спасенного им с его помощью Алад-жара. Не был ли этот осколок чем-то сродни "преобразователю мысли" каттаканов? Несмотря на усталость, Фарр готов был слушать Рильгона всю ночь. Юноше хотелось задать ему тысячу вопросов, однако не удалось задать и дюжины, ибо каттакан собирался еще попасть в Данга-ру, чтобы узнать, не появились ли там Фейран и Энарек с чудесным мечом Даманхура.
Очень может статься, что и в эту ночь Фарр не мог заснуть, ожидая появления Рильгона, но того все не было и не было. А в голову лезли странные, непривычные мысли, порожденные, надобно думать, вчерашним разговором с удивительным упырем, чем-то напоминавшим ему Кэриса и в то же время совсем на него не похожим.
Рильгону пришлось потратить целую ночь, дабы понять, что происходит в Дангаре. Временами он жалел о том, что не взял с собой Драйбена, Даманхура или хотя бы Фарра, однако положение в последней из незахваченных провинций Саккарема было столь неопределенным и тревожным, что по зрелом размышлении он и во вторую ночь отправился во дворец наместника Туринхура один.
Дангара всегда привлекала Рильгона тем, что в ней причудливым образом переплетались аррантские и саккаремские обычаи, о чем свидетельствовал облик как самого города, так и дворца, с беломраморных террас которого открывался чудесный вид на Дангарский пролив. Обращенная к городу восточная часть дворца была построена аррантскими зодчими. Изобиловавшее колоннадами здание ступенями спускалось в парк, засаженный кипарисами, лавровыми и розовыми кустами, украшенный бассейнами, беседками и статуями, как это принято было в Арре и Лаваланге. Западную же, обращенную к горам часть дворца, имевшую форму подковы с квадратным внутренним двором, строили мастера, привезенные из Мельсины, и напоминала она богато изукрашенную, но все же крепость, в которой можно было отсидеться как во время вражеского нашествия, так и во время междоусобиц, коими столь богата была история Саккарема.
Нечто подобное, как понял Рильгон, назревало и сейчас. Дабы получить необходимые сведения о Фейран и Энареке, ему приходилось несколько раз перевоплощаться, принимая различные личины, из коих наиболее впечатляющим был, конечно же, образ Даманхура. Призрак погибшего якобы в сражении с мергейтами шада, явившийся разузнать, что делается в его катастрофически уменьшившейся державе, производил на стражников и вырванных из объятий сна чиновников неизгладимое впечатление, и это не только приносило ощутимую пользу в настоящий момент, но и могло сослужить добрую службу в дальнейшем.
Рильгону за тысячу триста лет нередко приходилось сталкиваться с людьми, и Даманхур показался ему человеком весьма достойным. Он и раньше не отличался жестокостью и заслуженно прослыл разумным властителем, а перенесенные им невзгоды позволяли надеяться, что, возвратив себе трон, станет лучшим из шадов, правивших Саккаремом в течение трех последних столетий. Худо было лишь то, что возвращение его в Дангару кое-кому пришлось бы очень не по душе и грозило привести к очередной усобице. Намеревавшийся занять саккарем-ский престол Туринхур, обвинивший Ани-Бахра в трусости и измене, едва ли уступил бы своему отцу Золотой Трон без боя.
Открыто возражать против заточения Ани-Бахра в дворцовое узилище не осмелились даже его друзья и соратники, когда выяснилось, что Даманхур перед Аласорской битвой составил новое завещание, в котором назначил наследником своего второго сына — Туринхура. Завещание, заверенное нужным числом свидетелей и Большой печатью, доставил в Дангару Нараган, предательски уведший с поля боя засадный полк. Как уж ему удалось завладеть бесценным пергаментом, оставалось только гадать, да это, впрочем, было уже и неважно. Воины Нарагана, вместе с нарлаками Боржива, бывшего в сговоре с предателем, схватили ничего не подозревавшего Ани-Бахра, а за ним и тех немногих уцелевших после Аласорского сражения командиров, коим было известно, что новое завещание составлялось Даманхуром исключительно на тот случай, если и сам он, и Ани-Бахр падут на поле брани. Среди схваченных по распоряжению Туринхура оказались, как удалось выяснить Рильгону, и Энарек с Фейран.
В настоящее время ситуация в Дангаре выглядела следующим образом. Боржив со своим отрядом, получив вознаграждение за предательство, отправился на родину не столько, надобно думать, спасать ее от мергейтов, сколько в надежде дограбить то, до чего не дойдут руки у захватчиков. Туринхур готовился взойти на Золотой Трон, благополучно вывезенный из гибнущей Мельсины заботами Энарека. Судьба Ани-Бахра была все еще не решена, ибо чем больше проходило времени после Аласорского сражения, тем менее убедительным выглядело обвинение его в измене. Тысячи вернувшихся с поля боя воинов собственными глазами видели, как доблестно он сражался во главе левого крыла войска, и заткнуть им рты было не так-то просто. Получалось, что казнить Ани-Бахра было вроде бы не за что, а, напротив, следовало наградить за храбрость и хладнокровие, с коими он сражался со степняками и уберег большую часть своих конников от Черной Погибели. И тут кто-то из советников Туринхура вспомнил про Фейран.
