Владимир Контровский - Последний герой нашего времени
– Ладно, – холодно произнёс Алексеев, нарушив колючее молчание, – не склонен ты, вижу, к душеспасительным беседам. Не выйдет у нас разговора.
– А не нужен этот разговор ни тебе, ни мне, – отрезал Костомаров, – всё равно мы друг друга не поймём. Хотя жаль, честно тебе скажу.
В глазах Сергея мелькнула живая искорка и тут же погасла.
– Приезжал Саммерс, – сообщил он.
– И что сказал наш добрый дядюшка Хьюго?
– Ничего особенного, – Алексеев помолчал. – Но если бы ты его видел… У него в глазах выражение собаки, которой вот-вот зададут трёпку, а то и вовсе выкинут на улицу. И если такой акуле неуютно стало шевелить плавниками, это уже о чём-то говорит.
– Никак Страшный Суд не за горами? – иронически осведомился Вадим.
– Что-то вроде, – неожиданно серьёзно ответил Сергей.
Он залпом проглотил свой коньяк и встал.
– Поеду я – дела. – И добавил: – Поостерегись, Вадим.
– Кого стеречься – тебя, что ли?
– Не меня, – устало проговорил директор «Грёз». – Впереди большие перемены, а мы с тобой знаем кое-что такое, что может стоить нам головы. И поэтому…
Он не договорил – в дверь постучали.
– Войдите! – ответил Костомаров. Коньяк со стола он убирать не стал – богемные традиции Центра допускали известную простоту нравов.
Лидия была одета в светлый брючный костюм – Доржиев считал, что светлые тона благотворно действуют на настроение «кроликов», и в этом главный врач Центра была согласна с «любимцем Рабиндраната Тагора».
– Вадим Петрович, – в присутствии Алексеева Лидия строго соблюдала официоз, – я принесла отчёт. Фёдор Бороевич систематизировал данные за последние три месяца. А вы что, уже уезжаете, Сергей Леонидович? Я думала, вам тоже будет интересно…
– Справитесь сами, – равнодушно бросил Сергей, – у меня и так голова кругом. Если будет что-то неожиданное, сообщите. Счастливо оставаться… голубки.
Последнее слово Алексеев явно хотел окрасить в дружеские тона, но это у него не вышло: оттенок зависти проступил слишком явственно. Директор «Грёз» это почувствовал и торопливо вышел, плотно прикрыв за собой двери.
– Зачем он приезжал? – Лида с беспокойством посмотрела на мужа.
– Не знаю, – Вадим пожал плечами, – кажется, хотел исповедаться. Но не гожусь я на роль жилетки, вот ведь беда какая.
– Боюсь я его…
– Не бойся, – Костомаров встал, подошёл к жене и обнял её за плечи. – Он у меня на коротком поводке. Ванюшка спит?
– Уложила. Там с ним мама.
– Вот и ладушки, – Вадим притянул Лидию к себе и крепко поцеловал, при этом его рука как бы невзначай скользнула по её груди. – Тогда можно заняться делом…
– Да ну тебя! – она вывернулась из его объятий. – В рабочее время, и… дверь не заперта.
– Так это мы мигом! – Вадим дурашливо улыбнулся. – Куда это я ключ подевал?
– Погоди, пылкий любовник, меня никто у тебя не крадёт – тут она я. Давай всё-таки о деле, а?
– Будь по-твоему, ледышка, я покладист до невозможности, – Костомаров притворно вздохнул. – Ну, что там насочинял Фёдор наш Бороевич?
– Это не его отчёт – это данные генетических анализов некоторых наших гениев. Я не хотела говорить при Алексееве – не надо ему об этом знать. Во всяком случае, пока не надо.
– Ого! И что же там такое есть, в анализах этих?
– У всех тестированных выявлены изменения на генетическом уровне, – голос Лидии был профессионально спокоен, – и можно с высокой степенью вероятности считать, что эти изменения связаны с препаратом «КК», который они принимают.
– Вот так так… – ошарашено пробормотал Вадим. – Да, Лида, ты абсолютно права: господину Алексееву об этом знать не следует: и пока, и вообще. А вот мы с тобой должны понять, что же это за феномен такой. Сможем, доктор?
– Попробуем, хоть я и сомневаюсь. Тут, боюсь, потребуются усилия целого научно-исследовательского института. Генетика – штука тонкая, на энтузиазме и самодеятельности далеко не уедешь.
…Они ещё не знали, что почти ничего не успеют, и вовсе не потому, что у них нет нужного оборудования и штата высококвалифицированных специалистов: время истекало, и Обвал уже навис над головами обитателей планеты по имени Земля.
* * *Это было похоже на сон – на очень странный сон. Сознание Александра Свиридова, тонувшее в беспросветной тьме, вдруг цеплялось за островки прояснения и оживало: так человек, увлекаемый бурным потоком, неожиданно нащупывает под ногами дно и пытается встать. А поток, рыча, снова его опрокидывает и волочёт дальше, комкая пенными ладонями бессильное тело.
И видения были странными: Алхимик видел чёрное небо, густо засеянное звёздами, и небо без единой звезды – просто чёрное, на фоне которого раскручивалась огненная спираль. Он видел мёртвые оплавленные руины и обломки диковинных машин среди этих развалин и не понимал, что это и где. Видений было множество, но большинство из них представляли собой лишь смутные тени – нечто трудноуловимое среднее между сном, бредом и явью. Но одно видение, резкое и чёткое, запомнилось: кроваво-красный дракон, летящий над морем, и вода в море густа и тяжела, как расплавленный металл, и красна, как свежепролитая кровь. А иногда видения были более мирными – белые стены и потолок, оконное стекло, за которым медленно и торжественно падали хлопья снега. И склонившееся над ним женское лицо – оно было очень знакомым, но Александр Николаевич почему-то никак не мог вспомнить, кто эта женщина, и как её зовут. А потом всё кончилось – бурлящий поток выбросил измученного пловца на берег и отхлынул, разочарованно ворча.
Свиридов открыл глаза.
И сразу же понял, что находится не в раю, а в больнице. Он лежал один в отдельной палате; за окном виднелись заснеженные деревья. А у окна, облокотившись о подоконник и опустив лицо на сцепленные ладони, сидела женщина в белом халате.
– Сестра… – тихо позвал Алхимик, не узнавая собственного голоса.
Женщина вскинулась, обернулась, и Свиридов с удивлением узнал в ней лаборантку Юлю – он не видел её с тех пор, как она уволилась из НИИ прикладной химии после его злых и глупых слов, сказанных однажды вечером в пустом кабинете. Это была она, Юля, и глаза её были такими же, как тогда – огромными, на пол-лица. И Алхимик почувствовал, как его удивление сменяется тёплой радостью – давно он не испытывал такого чувства.
– Юля… – прошептал Свиридов, ожидая, что она вот-вот заплачет.
Девушка не заплакала. Она вскочила, подошла к нему и поправила подушку – особой надобности в этом поправлении не было, но тёплота в груди Алхимика уже затопляла его с головой. И он не противился этому всемирному потопу.
– Всё хорошо, Александр Николаевич, – негромко сказал Юля, – всё хорошо. Врачи сказали, что всё уже позади. Лежите, вам нельзя напрягаться. Вы четыре месяца пробыли без сознания, но теперь всё-всё будет хорошо.
