Виталий Пищенко - Баллада о встречном ветре (сборник)
Юрий повернул верньер прибора прокола пространства, отрегулировал изображение на засветившемся экране… Картина, которая предстала перед нами, была настолько знакома мне, что дыхание перехватило.
— Терра! — выдохнул я.
— Ты в этом уверен? — засомневался Богомил. — Вдруг еще какая-нибудь параллельность?
Я хотел отшутиться, но не смог и, проглотив подкатившийся к горлу комок, указал на экран:
— Эти вешки в болоте я ставил собственными руками…
67. ЮРИЙ СТАРАДЫМОВ
Аппарат профессора Батгуула не подвел. Мы вышли точно в том районе, который видели на экране. И сразу оживший передатчик бота загудел от доброго десятка взволнованно перебивавших друг друга голосов. А через мгновение до меня донеслись слова безуспешно старавшегося казаться спокойным Намшиева:
— Всем освободить линию связи! Спасатель-шесть! Вас вызывает Главная Диспетчерская!
Тогда я нажал клавишу на пульте и негромко сказал в микрофон:
— Я Спасатель-шесть. Спасатель Старадымов слушает Главную Диспетчерскую…
БАЛЛАДА О ВСТРЕЧНОМ ВЕТРЕ
1
Над космодромом имени Ивана Ефремова всегда дует ветер. Воздушные массы перебираются через высокую стену синеющей вдалеке горной гряды и с силой обрушиваются на равнину. Столетия назад ветер вздымал в воздух тучи песка, закручивал черные смерчи, перекатывал с места на место желтые волны барханов… Потом в долину пришли люди. Пустыня отступила на многие сотни километров, и теперь ветер, долетая до космодрома, приносит с собой ароматы садов да терпкий запах горной полыни. Он первым встречает людей, вернувшихся из космического полета, врывается в открывающиеся люки кораблей, и прикосновение ветра кажется истосковавшимся по Земле космонавтам нетерпеливой лаской родной планеты.
До очередного рейса оставалось чуть больше двух недель. Обычный разведывательный полет, стандартная программа… Таких рейсов сотни, в них участвуют многие экипажи, работа, давно ставшая будничной. Поэтому вызов в Центр космических исследований удивил Андрея. Других ощущений не было: работа остается работой, даже если ты находишься в отпуске, который, честно говоря, стал уже поднадоедать.
Бесшумный лифт вознес Андрея на девятый этаж. Слабо фосфоресцирующий номер на двери подтверждал — все правильно, тебе нужно именно сюда. Войдя в комнату, Андрей коротко представился — отрапортовал о прибытии.
— Садитесь, Андрей Васильевич, — хозяин комнаты, незнакомый, сравнительно молодой человек, приветливо повел рукой в сторону кресла и еще раз повторил:
— Садитесь. Очень рад вас видеть.
Сам устроился в кресле напротив и только потом представился:
— Мыслин, Олег Петрович Мыслин.
Эта фамилия ничего не говорила Андрею, и он промолчал, ожидая разъяснений.
— Вас рекомендовало командование Космодесантной службы, — продолжил Мыслин, — а я хочу предложить вам принять участие в одном несколько необычном эксперименте…
Он замолчал, словно подбирал слова, потом снова заговорил:
— Вы знаете, Андрей Васильевич, как много делается на планете для укрепления здоровья человека, продления его жизни и сокращения числа различных несчастных случаев. Но, увы, все предусмотреть, к сожалению, пока не удается, и люди продолжают гибнуть и в космосе, и здесь, на Земле. Смерть любого человека — трагедия, особенно смерть внезапная, а порою и попросту нелепая. И особенно остро переживают эту трагедию родные и близкие погибшего. Сегодня самое трудное для медиков планеты связано именно с устранением последствий шока. Главным врагом врачей в таких случаях выступает, как бы это нелепо ни звучало, память. Да! Да, та самая память, которой законно гордится и человечество в целом, и каждый конкретный человек. Именно память снова и снова бередит, казалось бы, уже затянувшиеся раны… Впрочем, что об этом говорить, ведь и вам приходилось переживать и наблюдать нечто подобное.
Андрей молча кивнул. «Разведчик — 18», в экипаже которого он уходил в свой первый рейс к поясу астероидов, потерпел аварию на Дионе. Там погиб Удо Эдберг. На всю жизнь сохранил Андрей чувство боли и жгучего стыда, которые он испытал уже здесь, на Земле, встретившись глазами с женой Удо. Казалось, они кричали: «Почему, почему он?! И где были вы, такие сильные и здоровые, в ту страшную минуту?!» Что он мог ответить этой мгновенно постаревшей женщине? То, что Удо спас их всех? Или то, что каждый из них готов сделать все, чтобы поменяться с ним местами, только бы не видеть этого скорбного, безмолвно обвиняющего взгляда, вот только изменить уже ничего нельзя… А мать Эдберга врачи тогда так и не сумели спасти…
С неожиданной неприязнью Андрей взглянул на Мыслина, из-за которого он вновь пережил эти тяжелые минуты. Тот вздохнул, устало провел рукой по воспаленным глазам, и Андрей вдруг явственно понял, как нелегко дается этот разговор его собеседнику.
— Я слушаю вас, Олег Петрович, — прервал неловкое молчание космодесантник.
— Да, — встрепенулся Мыслин, — так вот. Нашим институтом разработан, м-м, прибор, который, как считают некоторые исследователи, способен снизить негативные последствия до минимума.
— То есть? — недоуменно поднял брови Андрей.
— Это сложно объяснить, Андрей Васильевич. Механизм процесса до конца не выяснен. Ну, представьте себе, что перед вами лежит чертеж, сделанный по старинке — карандашом. Вы берете резинку и проводите ею по начертанным линиям. Совсем стереть их вам не удастся, но ослабить, сделать едва заметными — нетрудно. Примерно так же действует наш прибор, снимающий остроту негативных переживаний.
Андрей ошеломленно посмотрел на собеседника:
— Но ведь это попросту жестоко! Лишать людей самого дорогого, что у них есть — памяти…
Резкая формулировка словно ударила Мыслина. Тем не менее он ответил:
— Не вы один так считаете, Андрей Васильевич. Честно говоря, я и сам не знаю, какое из зол считать в данном случае наименьшим. Страшно забвение, но и безучастно смотреть на мучения людей мы не можем… Кроме того, разве имеющиеся лекарственные вещества, по сути своей, не делают то же самое, что и наш прибор? Только гораздо медленнее и менее эффективно. Да и память об ушедших под воздействием прибора сохраняется у людей полностью. Снижается острота воспоминаний, как будто прошло много лет. Время ведь тоже лечит…
— Так вот о каком эксперименте шла речь… — произнес Андрей.
— Да, — утвердительно кивнул головой Мыслин. — Уже около года мы испытываем прибор. Пока здесь, на планете. Поймите, Андрей Васильевич, по-иному поступить мы не можем. Что представляет из себя наше изобретение — зло или благо — покажет только время. Здоровью экспериментатора это никак не вредит.
