Владислав Крапивин - Голубятня на желтой поляне
– Тогда обзаведись детьми, – посоветовал Юрка. – Построишь домик, будешь сидеть с ними у камина и рассказывать, как развлекался в молодости… Только не оставляй их на тётушек.
– Откуда у Ерёмы тётушки, – сказал Янка.
– Да, – согласился Ерёма. – И где взять детей?
– В самом деле… – заметил Глеб.
– Откуда вы вообще берётесь? – сухо спросил Ерёма.
Юрка хмыкнул. Глеб завозился на верхней полке и сказал:
– М-м… да. Видишь ли, Ерёма, человеческий опыт всё равно тебе не пригодится.
– Я не для опыта. Для информации. Я эту проблему ещё не изучал.
Юрка захихикал. Янка лежал на нижней полке, закинув руки, и внимательно рассматривал над собой доски. Я оглядел всю компанию и бодро заговорил:
– Видишь ли, Ерёма, это большая волокита. Прежде всего нужны два человека – папа и мама. Они договариваются, какой должен быть ребёнок. Потом они идут… в это… в магазин "Детский мир", в самый малышовый отдел, подают заявление… Да, ещё документы нужны, что они именно папа и мама. От других родственников и от посторонних заявки не принимают… Ну, а потом приезжает почтовый фургон, приносят заказ: розовое дитя в коробочке. Воспитывайте… Иногда, правда, перепутывают. У меня мама и папа хотели девочку, а получили рыжего бестолкового мальчишку.
– Почему же обратно не сдали? – спросил Глеб.
– Обратно не принимают. За какого расписались, такого и воспитывайте.
Янка задумчиво сказал:
– А со мной не так было. Мама и папа никого не ждали, а в окошко влетел ветер. Маленький такой ветерок, закрутил по комнате всякие бумажки, лепестки с букета. А когда вылетел – пожалуйста. Я лежу на кровати… Мне дедушка рассказывал.
Я покосился на Ерёму и спросил придирчиво:
– Но документы у мамы с папой всё-таки были?
– Конечно!
Юрка зевнул и сказал:
– А обо мне предания молчат. Думаю, обошлось без документов. Ты, Ерёма, не верь этим бюрократам.
– Балбесы, – отчётливо произнес Ерёма. – Вы не поняли вопроса. Я спрашивал, как получаются дети т а к и е, к а к в ы. Бестолковые и вредные.
Глеб обрадованно захохотал. Но потом спохватился:
– Ерёма! Это сложный научный вопрос. Они же все разные. Вот Янка, например, он вместе со скрипкой на свет появился. Почему?
– Нет, – сказал Янка. – Скрипку дед сделал. Сразу, как я ро… как ветер принёс.
Глеб сказал:
– Принёс бы ты ещё разок скрипку, поиграл бы…
– Ну, пожалуйста.
Янка не стал ждать другого раза. Сказал, что принесёт скрипку сейчас. Это же мигом: туда и обратно – полчаса.
– Я с тобой, – подхватился Юрка.
Они теперь всё время так: если куда один, туда и другой. А меня когда позовут, а когда и забудут.
Сейчас забыли. И я стал такой же скучный и одинокий, как Ерёма. И полчаса бродил вокруг вагона, сшибая палкой "бабкины бусы". Хотя нет, не полчаса. Они прибежали раньше.
Когда Янка начал играть, я перестал дуться. Просто забыл. Он так здорово играл! Даже Ерёма слушал, подперев башку пластмассовой ладонью.
Янка и раньше устраивал концерты в вагоне. Его хлебом не корми – дай поиграть, а нам нравилось слушать. Я не всегда вникал в мелодию, но любил смотреть, как летает над скрипкой смычок и как мечется по стене Янкина тень. Как он качается на тонких ногах, будто улететь хочет, и как разлетаются у него волосы… Всегда хорошо смотреть на человека, если он что-то делает от души…
В этот раз он играл особенно долго. То песни – знакомые и простые, то что-то запутанное, быстрое. А потом… потом я услышал ту музыку, что играл Янка в день знакомства. Там, на разноцветной веранде.
Оказывается, я эту музыку помнил!
В ней и правда было что-то такое… Ну, не трубы и барабаны, как сказал тогда Юрка, однако что-то тревожное. Негромкий сдержанный марш. А ещё – плавная и хорошая такая мелодия, которую вдруг что-то ломает, и будто звучат резкие шаги. А затем – тише, тише, тише… И вдруг снова тревожный марш. И сигнал трубы. И конец…
– Это что за вещь? – спросил Глеб, когда Янка опустил скрипку.
– Её Янка с дедом сочинил, – быстро сказал Юрка.
– Да? А что это такое?
– Это… ну, вроде музыкальной пьесы, – застеснявшись, проговорил Янка. – Называется "Восстание".
– Похоже, – сказал Юрка.
И я подумал, что похоже.
Янка сел, положил скрипку на колени и объяснил:
– Это так случилось… Я ещё в первом классе был, и дедушка рассказал мне про одно давнее восстание. Там была баррикада, и на ней отбивались от врагов взрослые и ребята… Мы про это и стали придумывать музыку. Ну и вот…
– А они победили? – спросил я. – Те, кто на баррикаде.
Янка покачал головой:
– Нет, они просто отбились и ушли. Те, кто не погиб.
– Такие восстания редко побеждали, – сказал Глеб.
– Почему? – удивился я.
– Подумай сам, на баррикаде много ли навоюешь? Враги лезут и лезут, а у тебя патроны кончаются, хлеба и воды тоже нет. Вот и остаётся погибнуть или уйти куда-нибудь. Если не хочешь сдаться.
– Нет, они не сдались, – тихо сказал Янка.
Когда мы шли домой, за тополями светил закат, а над головой уже появились звёзды. Было хорошо, и я забыл все грустные мысли. У меня в голове толкалась музыка Янкиного "Восстания". Потихоньку я стал насвистывать марш.
Юрка вдруг сказал:
– Гелька, помнишь, ты просил у меня арабскую монетку?
Я помнил. В прошлом году Юрка где-то раздобыл медную денежку с заковыристыми буквами и с круглой дыркой посредине. Появилась тогда у мальчишек мода – носить старинные монетки на шее, на шнурке. Будто амулет штурмана Кареева из фильма про скадерменов. Но я-то не для этого её просил, а для коллекции. Юрка не давал.
– Ну и что? – удивился я. – Это же когда было…
– А сейчас? Хочешь?
– Ну… хочу.
– Только уговор…
– Какой?
– Не свисти, ладно? У тебя слух, как у больной курицы.
Я сбил шаг. Будто снежком в лицо вляпали. За что? Но… я ничего. Пошёл дальше. Всё сделалось по-другому, но я шёл.
Янке, видно, стало не очень-то хорошо.
– Юр… – проговорил он.
– А что? Я правду говорю.
Конечно, он правду говорит… Я сказал:
– Ну давай.
– Что?
– Монетку. Я же перестал свистеть.
Юрка хмыкнул, зашарил в необъятных карманах. Положил мне в ладонь монетку. Я размахнулся и бросил её вдоль улицы.
И сразу я быстро пошёл вперёд, оторвался от Юрки и Янки. Было тихо. Только стучали по камню мои шаги, да шелестели на груди листы Глеба – я сунул их под майку.
О ЧЁМ ПИСАЛ ГЛЕБ
Дома я был такой насупленный и так мне было всё равно, что даже с тётей Викой я не спорил. Послушно умылся, послушно съел морковь со сметаной, послушно пошёл спать.
Но не заснул, обида грызла. На Юрку. После того, как появился Янка, Юрка стал со мной совсем не таким. Будто надоел я ему, будто я опять "Копейкин"…
