Виталий Храмов - Сегодня – позавчера
— А энпэ он где задумал ставить?
— На гребне.
— Ну, точно! На виду немца окапываются, а ночью отойдут. А глубоко копают?
— Да, нет. Как-то странно роют. Сразом везде. И окопы, и ходы сообщения. И по пояс не закопались.
— И не будут. Если я правильно понял Ё-комбата — это ложные позиции. А основные — ночью копать будут. Во, я же говорил — вторая рота обедать идёт. Спорим, два взвода из трёх здесь останутся?
— Да ну тебя, гадалка херова!
Ротный ушел, потирая повязку на шее. Опять начал моросить дождик. Слава Богу! Налётов не будет. Клонило в сон, ноги подкашивались. Сел на штабель свежевыкорчеванных шпал, положил автомат на колени, направив на работающих пленных. Закутался в куртку, нахохлился. Так и уснул, не заметив.
Разбудил меня майор-особист. Ух, и орал же он! Оказалось, что я — военный преступник (расстрелял лежачих пленных), много о себе возомнивший выскочка, недисциплинированный партизан и вообще редиска.
— Что же мне на них молиться, что ли?
— Это пленные. По конвенции…
— Не надо мне о конвенциях! Ты, майор, читал их, «сверхчеловеков» приказ о коммунистах, комиссарах и евреях? Я, да и ты, подлежим немедленному расстрелу на месте, а не пленению. А с чего я должен их жалеть? Пусть работают.
— Я слышал об этом приказе. Я, ладно, коммунист, а ты с чего?
— А у меня петлицы — не видишь — НКВД. Нас они тоже в плен не берут. Да я и не собирался сдаваться. Просто — они соблюдают конвенции?
— Их надо допросить.
— Допрашивай.
— Я их забираю.
— Нет. Они ещё работу не закончили. А у меня нет людей их заменить.
— Тебя ждёт трибунал, сдай оружие!
— Не ты мне его давал! Здесь на рассвете танки пойдут. Ты их будешь останавливать? Или ты танки от меня спасти хочешь? Или немцев спешишь вывести? Не переживай — обратно из России они не вернуться.
— Ты арестован, старшина! Бойцы — взять его!
— Майор — посмотри туда. Видишь, у сарая снайпер. Ты в его прицеле. А вон — видишь, из оврага стволы трофейных пулемётов точат? Смотри — зенитка ствол опускает на твой грузовик. Не советую. Эти люди не хотят меня отдавать. Мы сами — НКВД! Понял? Мы — истребители! Мы — каратели! Мы — смертники и мы — ангелы смерти! Завтра — наш день! Не мешай! А немцев я тебе пришлю на рассвете, нам уже не до них будет.
— Это массовый саботаж! Я доложу вашему командованию!
— Доложи. Ё-комбат тебя пошлёт по весёлому, но не культурному адресу, а над ним начальник — Лаврентий Павлович Берия. Вот ему и пожалуйся. Он человек вежливый и культурный. Он матом ругаться не будет. Что не понял ещё, майор? Я же тебе сказал — мы — ангелы смерти, и ты нам не указ! Иди отсюда! Тут стреляют! Не мешай! Пришлёшь взвод сапёров — отдам немцев.
— Ложи-ись! — истошный крик бросил всех на землю. В небе просвистело, взрыв бухнул с той стороны полотна.
Особист, кипя от бешенства, сунул наган обратно в кобуру, пошёл к машине.
— Старшина, мы с тобой ещё встретимся!
— Дай-то Бог, майор! Живи долго!
Я сел обратно у штабеля шпал. Смотрел, как полуторка с майором в кабине и двумя автоматчиками в кузове развернулась по широкой дуге, выехала на дорогу и поехала в тыл, к видневшейся на горизонте деревни — там был штаб дивизии.
— Ты зачем это сделал, — крикнул рухнувший рядом Степанов, — отдал бы этих немцев, без них бы управились.
— А я всё думаю — и чего немец притих, не стреляет. Теперь на душе даже спокойней стало.
— Сюда мины не долетают. Только гаубицы добивают. А по площадям бить — расточительство. Нас с того берега не видно из-за высотки. А вот там, у моста — долбит постоянно. Ты мне зубы-то не заговаривай. Он теперь комбату кляузу на тебя накатает. Тому выхода не останется — пойдёшь под трибунал.
— Саш, отстань. Дай поспать. Спать хочется, сил нет. Это наверное от потери крови.
— Спи. А ребята — молодцы! Не ожидал, что они так — особиста все на мушку взяли. Эх! Загремим мы все вместе на Колыму!
— Напугал ежа голым обстоятельством. Кто воевать-то будет, если вся рота — на Колыму? Дальше фронта не пошлют. Больше пули — не дадут. Из меня одну уже выковырнули — значит, я у смерти уже в должниках. Отстань, дай покемарить. Иди лучше места для дзотов подбери. Шпалы готовы, пора ямы копать. И танк бы сюда перетащить. Зарыть его по башню в землю — долговременная бронированная огневая точка с круговым обстрелом получиться. Вот, отсюда, где мы сидим — линия огня почти на километр в любую сторону.
Обстрел был хоть и долгим — почти час, но редким и не прицельным. Снаряды ложились с большим разбросом то тут, то там. Погибших нет, четверо ранены. Вечером Степанов смеялся:
— Это немцы нам окапываться помогали. Воронку только углубить и шпалами накрыть — блиндаж готов.
— А раненные — побочный эффект? Типа мозолей на руках?
— Получается — так.
А как стемнело, Ё-комбат приказал мне лично отвести пленных в штаб дивизии. Повёз. Взять с собой хотел только Мельника и Кадета, но пристроились попутчиками Школеров с тремя своими тыловиками и мешками. Их и поставили пленных вязать и охранять в дороге, вместе с Кадетом. Мельник, оказалось, разобрался с управлением трофейного здорового грузовика. В нём и поехали. Следом — полуторка с другой половиной пленных. По пути полуторку пропустили вперёд, чтобы случайно нас не обстреляли. Хотя Тарас и закрасил зелёной краской кресты и нарисовал корявые красные звёзды везде, где смог, но в темноте кто их разглядит. Стрелять будут не по звёздам, а по силуэту.
Три раз нас останавливали, Школеров сидел с краю, он и суетился, я всю дорогу продремал.
Не доезжая штаба, нас встретили дивизионные разведчики и забрали пленных. Но я с них стряс расписку в получении «пленных в количестве 31 штуки в приемлемом состоянии». Издеваются, юмористы. Меня высадили у штаба, Школеров повёл колонну к дивизионным складам. Подошёл к часовому, представился, пропустил.
Штаб — это просто изба. Посреди комнаты — стол с картой, телефоны, лампа под потолком и на столе. Народу — не продохнуть. Все разом разговаривают, что-то кричат в трубки телефонов, суетятся. Я аккуратно, чтобы не задели раненую сторону, прошёл к столу. Сидящий у дверей сержант, сквозь дремоту, проводил меня до стола стволом автомата. За столом склонились полковник с двумя орденами и подвязанной рукой, подполковник с тремя орденами и два майора, одного я знал — особист, но он что-то кричал в трубку, не видя меня. Я доложился.
— А, — полковник с интересом смотрел на меня, — так это ты тот самый Кузьмин?
Я пожал плечами. Тот ли я самый?
— Ты вел дозор перед батальоном и бесшумно обезвредил пост на лесопилке?
