Журнал «Если» - «Если», 2012 № 10
Мы с леди Моникой остались тет-а-тет. Ужин продолжался: спаржа, свекольные оладьи и довольно тонкое немецкое вино.
— Хотелось бы немного узнать о вашем прошлом, — сказала она.
И порхнула волшебными ресницами, что на человека, еще совсем недавно скитавшегося в далеких горах Иберийского полуострова, подействовало ошеломляюще.
— Да почти нечего рассказывать. Был капралом, стал офицером. Мне посчастливилось отличиться.
— В шпионаже?
— В математике… Представьте, она помогает воевать.
— Редкий капрал в красном мундире скажет «математика». Скорее от него услышишь «счет», в лучшем случае «арифметика». Вы, видимо, из хорошей семьи. Чем занимались до того, как пошли служить?
— Отец у меня приходской священник, сам я до войны был учителем.
— Готова побиться об заклад на сто гиней, что еще ни одну шлюху вы не удостоили улыбкой.
Да, это правда, но откуда о том знать леди Монике? Застигнутый врасплох, я взял паузу, чтобы собраться с мыслями. Да, я знал, как полагается вести себя в свете, но свет для меня был чужим.
— Я же не приказчик в лавке, чтобы улыбаться направо и налево.
— Рипост…[6] Мои поздравления.
— Почему вы готовы на пари?
— О лейтенант, мужчинам, которые пользуются услугами шлюх, свойственна самоуверенность. Они вообще всех женщин считают продажными, допуская лишь, что одни стоят дороже других. В вас же учтивости больше, чем самоуверенности.
— Вы мне льстите.
— Безусловно. И это повод для ответной лести, но вы им, конечно же, не воспользуетесь.
И тут мне вспомнилось предостережение майора Джордана.
— Лесть в мои обязанности не входит, мэм.
— Да что вы говорите? Но вам не по себе в моем обществе, особенно когда я улыбаюсь, и это льстит мне.
— Скажите, вы помогаете сэру Чарлзу в работе над сингальными устройствами? — неуклюже попытался я сменить тему.
— Вы, конечно, шутите? Чтобы я, да интересовалась проводами, искрами и паровыми трещотками? Помилуйте, о его увлечениях я вспоминаю, только когда он уезжает испытывать свои игрушки, оставляя на меня заботу о Баллард-Хаузе и наших сторожах — бравых солдатах и галантных молодых офицерах.
С этими словами она покинула кресло. Я тоже встал и откланялся.
— В десять вечера разделите со мной ужин? — спросила леди Моника.
— Сожалею, мэм, но я уже собираюсь почивать.
— Так ведь сейчас всего шесть, даже солнце еще не зашло.
— Я просто с ног валюсь от усталости. В последний раз мне удалось поспать на корабле.
Она плавной походкой двинулась к двери.
— Доброй ночи, мэм, — сказал я вдогонку.
В проеме она обернулась.
— Доброй ночи, мой бравый и галантный молодой офицер, — промурлыкала хозяйка усадьбы и на прощание выразительно качнула бедром в мою сторону.
* * *В ту ночь я спал мертвым сном, но, как и всякий солдат в военное время, проснулся еще затемно. Атаки часто случаются на утренней зорьке, поэтому я обзавелся привычкой встречать восход одетым и готовым ко всему. Найти сэра Чарлза не удалось, поскорее свидеться с леди Моникой не входило в мои планы, так что я направился за пределы усадьбы, в лагерь, где меня встретил юный капитан Хартуэлл. В первых лучах рассвета мы обошли расположение.
— Ну как, вы удостоверились, что Баллард-Хауз — не гнездо французских шпионов? — спросил он.
— К сожалению, я ни в ком пока не уверен.
— Ни в ком? Что, даже хозяин у вас под подозрением?
— Хозяева порой раскрывают секреты своим леди в постели. Или вы считаете, что леди подозревать нельзя?
Хартуэлл промолчал — возможно, не нашелся с ответом. Мы прошли еще с дюжину шагов, прежде чем он снова подал голос.
— В моем взводе есть ветеран сражений в Португалии и Испании, он слышал о вас. Говорит, вы из солдат, сумели отличиться.
— Да, сэр, это так.
— Видно, совершили нечто поистине героическое.
— Вы мне льстите. Ничего особого я не совершил.
— Пожалуйста, расскажите! Сгораю от любопытства! Разве вы еще не поняли, как скуп на развлечения Дорсет?
Тут я заподозрил, что в Баллард-Хауз капитана перестали пускать как раз по причине его чрезмерной тяги к развлечениям: юнец волочился за хозяйкой. С другой стороны, он старше меня по чину, а с такими людьми невредно поддерживать добрые отношения.
— Я немного говорю по-португальски и довольно сносно владею испанским и французским. Поэтому, едва сойдя с корабля, я получил капральское звание. Мне дали в помощь двух испанцев из нерегулярных войск и отправили в глубь неприятельской территории.
— Истреблять французских офицеров? — предположил взволнованный Хартуэлл.
— Зарисовывать укрепления, считать солдат, повозки снабжения. Однажды нам встретились двое французских шпионов, занимавшихся, в сущности, тем же, что и мы. Последовала короткая и грязная драка, и живым оттуда ушел только я.
— Ага, так вот за что вы получили второго лейтенанта!
— Ну, подобное там в порядке вещей. Однако на трупе француза я обнаружил секретную депешу, она оказалась крайне важной.
— Выходит, вы совершили подвиг, но получили награду не за него, а за грязные тайны, в которые вляпались ненароком? — разочарованно проговорил Хартуэлл.
— Сэр, при всем моем уважении замечу: на войне секретные депеши зачастую куда опаснее пуль. Если вам доведется побывать на поле боя, вы поймете, чего стоит неведение о следующем шаге противника.
— Отдаю должное вашему опыту, лейтенант, но сам я предпочел бы шпионским играм честную драку.
Та депеша оказалась шифрованной, и я, пока возвращался в расположение наших войск, каждую свободную минуту только и делал, что пытался разгадать код, и наконец справился с этой задачей. В сообщении говорилось, что в штабе генерала Уэлсли засели двое вражеских агентов. Вопреки моим ожиданиям, их не разжаловали с позором и не расстреляли как собак; просто однажды они погибли в мелкой стычке. Что ж, понятно: в штабе генерала Уэлсли не может быть предателей. Вскоре после этого начальство сочло свежеиспеченного второго лейтенанта Флетчера слишком ценным офицером, чтобы подвергать его опасности на полях сражений. Меня перевели в квартирмейстерскую службу и поручили разбираться с французскими шифрами.
Мы уже подходили к конюшне. Я обратил внимание, что над ее крышей поднимаются две трубы; из одной валил дым. Слышался размеренный стук.
— Там паровой двигатель, — сообразил я.
— Терпеть не могу грязную тарахтелку, — проворчал Хартуэлл. — Как и все эти дурацкие поделки.
