Чарльз Шеффилд - «Если», 1996 № 10
Беседку мы пересекали с удвоенной осторожностью. По тому, как Уолл крутил головой в поисках выхода, которого мы никак не могли отыскать, я догадался, что существование беседки стало для него сюрпризом: видимо, Младший умолчал о ней. Взволнованный этим обстоятельством и полный противоречивых догадок, что бы это могло означать, — неужели воротник не полностью контролирует пленника, и Младший мог соврать? или он так напуган, что просто кое о чем забыл? — я положил руку на пистолет и покосился на Мадди, интересуясь ее реакцией; в следующее мгновение секция стены впереди нас отошла в сторону — и перед нами открылась пустота. Еще через секунду пустота наполнилась десятками изможденных мужчин и женщин в стальных воротниках того же сорта, что подпирал голову Младшего; все они были вооружены ножами и дубинками; их подгоняли белые обезьяны, отличавшиеся от наших, эджвиллских, варварским одеянием из кожи: сбруей и подобием набедренных повязок. Самым страшным в их приближении — я говорю о людях, а не обезьянах, — было то, что они не издавали ни звука: казалось, это трупы, поднятые каким-то волшебством из могил.
Я оглянулся и увидел, что путь к отступлению отрезан такой же ордой. Противник набросился на нас, размахивая ножами и дубинками. Стрелять прицельно, как советовала Мадди, оказалось невозможно: то был хаос из выстрелов, воплей, разинутых ртов. Нам всем грозила гибель, если бы не Уолл: он описывал своим лучом круги, пробивая бреши в рядах нападающих, и продвигался к проходу в дальней стене, за которым чернела пустота.
Случаю было угодно, чтобы я оказался рядом с Уоллом в тот момент, когда он пустил в ход лазер. За первые полминуты боя я разрядил свой пистолет; уверен, что ни один мой выстрел не пропал даром — не попасть в кого-нибудь было в этой каше невозможно, однако я не знал толком, кого поражаю. Передо мной появлялись на мгновение человеческие лица и обезьяньи морды, их загораживали падающие тела; повсюду лилась кровь, раздавались удары по человеческим телам, летела клочьями шерсть. Я палил, не переставая, пока не расстрелял все патроны. Как только я собрался перезарядить пистолет, на левое плечо обрушилась дубина; рука на мгновение онемела, и я выронил оружие. Даже в обезьяньей вони я унюхал собственный страх и увидел его воочию, как огненную молнию; я не успел толком перепугаться, однако мигом ослабел и уже не помышлял ни о чем, кроме бегства. Чего доброго, я бы действительно бросился бежать, но куда? Я выхватил нож и полоснул им по ухватившей меня обезьяньей лапе; удар был таким сильным, что я потерял равновесие и повалился на Уолла. Он отпихнул меня, и я, сам того не сознавая, метнулся к проходу, через который на нас набросилась армия обезьян и их невольников в ошейниках. В итоге я стал прикрывать Уолла, хотя на самом деле его гораздо эффективнее прикрывала Мадди. Она успела перезарядить свое оружие и за секунды, ушедшие на перебежку, пристрелила четырех обезьян и двух людей в воротниках; Уолл за это же время сжег неизвестно сколько тех и других, отрезав кучу рук и ног и перепилив немало торсов.
Как только мы оказались в темноте за дверью, Уолл обернулся, намереваясь встретить огнем преследователей, и приказал нам найти пульт, с помощью которого изолируется беседка. Я стал судорожно шарить рукой по стене; пока я искал кнопку, семь-восемь человек из нашего отряда оказались прижатыми к фонтану, и трое из них были сражены людьми в воротниках, прежде чем дверь внезапно заслонила от нас зрелище бойни. Многие к этому моменту уже лежали бездыханные, многие, получив ранения, пытались отползти, но на них набрасывались обезьяны и рубили головы своими длинными ножами. Казалось, что красная жидкость из фонтана залила все помещение, а женщина с разинутым ртом посередине надрывается сразу дюжиной голосов, озвучивая кровопролитие.
Как только беседка пропала с глаз, оставив нас в темноте, Уолл потребовал к себе того, кто нашел кнопку. Ему ответил женский голос. Он велел женщине подвести его к кнопке и сжег механизм лазером, чтобы дверь больше не открывалась. Затем он приказал всем назвать себя, чтобы пересчитать выживших. Прозвучало шестнадцать имен, среди которых не оказалось Клея Форноффа. Я попытался сообразить, видел ли его среди сраженных, но так и не вспомнил. Темнота стала еще более непроницаемой. Я не видел ни зги; даже зная, что дверь находится на расстоянии вытянутой руки, я чувствовал себя так, словно стою в центре бесконечной пустоты. Странно, но только сейчас, когда я не мог воспользоваться зрением, до меня дошло, в какое колоссальное сооружение мы угодили.
— Значит, так, — произнес Уолл. — Раз мы вляпались в дерьмо, то не будем стоять и хлопать ушами. Единственный способ попасть домой — это найти хотя бы одного из этих недомерков и заставить показать нам дорогу. Мы знаем, что они где-то поблизости. Будем искать!
Он сказал это. с таким наслаждением, словно все случившееся полностью отвечало его ожиданиям. При всем моем испуге и отчаянии я не мог одобрить его бессердечие. Вероятно, на остальных его речь произвела такое же впечатление, потому что была встречена молчанием.
— Что, хотите подохнуть? Или просто боитесь темноты? Ну, это-то для меня не преграда!
Он отстранил меня. Я увидел рубиновый луч лазера, ввинтившийся в темноту. Вдали загорелось сразу несколько костров. Лазер превратил кусты в факелы, и они осветили землю с лишайниками, мхом, даже черной травой, которая выглядела почему-то как ковер, прикрывающий ломаную мебель. Кусты, ложбинки, кочки… Тут и там по черной поверхности разбегались золотые нити, и я опять вспомнил «Черный сад» и сообразил, что это указатели, ведущие к входам в потайные комнаты. Ни стен, ни потолка не было видно. Даже теперь, когда у нас был свет, мы не могли определить размер помещения; однако костры придали нам смелости, и мы ринулись к ближайшему из золотых швов.
Вскоре перед нами появилась дверь, которую Уолл мгновенно прожег. Скорее по случайности, чем из-за своей выдающейся храбрости я оказался с ним рядом и увидел всю роскошь комнаты. Это была пещера с высоким наклонным потолком и ступенчатым полом, золотой грот, убранный алым шелком, с хрустальным фонтанчиком, низвергающим потоки воды на камни, представлявшие из себя, судя по виду, чистое золото. Повсюду валялись шелковые подушечки. В стене красовался аквариум, где кишели разноцветные рыбки, столь же не похожие на привычных мне бурых форелей и придонную мелочь, как драгоценные камни — на заурядную гальку; в быт рыбок была внесена оригинальная деталь: они проплывали сквозь человеческую грудную клетку.
Но я тут же забыл о роскоши, увидев возлежащих на подушках Капитанов — двух мужчин и женщину; тела их были голы, бледны и безволосы, словно у младенцев. Им прислуживали три женщины в воротниках. При нашем появлении один из Капитанов, мужчина покрупнее, приставил нож к горлу женщины в воротнике; остальные двое потянулись к своему оружию — коротким металлическим трубкам, лежавшим на полу на расстоянии вытянутой руки; впрочем, их движения были неторопливы, словно мы не внушали им страха. Возможно, они находились под действием наркотика. Так или иначе, их скрутили еще до того, как они дотянулись до своих трубок, и выволокли из комнаты. Капитан, вооружившийся ножом, посмотрел на меня — именно на меня, я в этом совершенно уверен, причем в упор, — и с улыбочкой полоснул ножом по горлу своей заложницы. Она задергалась, прижав ладонь к зияющей ране, и Капитан отбросил ее от себя. Он по-прежнему улыбался. Его улыбка была адресована мне. Эта обезумевшая мразь забавлялась моей реакцией! Его мордашка гермафродита корчилась от удовольствия. Внутри у меня что-то надорвалось — я ощутил, как лезвие его ножа надрезало мое тело, — и я кинулся на него, не обращая внимания на приказ Уолла остановиться. Капитан помахал ножом, как бы в шутку угрожая мне: видимо, я казался ему совершенно незначительной помехой. Даже когда я вышиб из его руки нож, рывком поставил на ноги, вцепился ему в глотку и стал молотить о стену, он продолжал смотреть на меня с безразличной улыбочкой; его красные глазки были пусты, как глаза рыбы в аквариуме.
