Уильям Гибсон - «Если», 1995 № 01
Студенты «Деревянных Крыльев» и их соперники взлетали в том порядке, в каком были сделаны вызовы. Шер и Лиа начали гонку вполне уверенно, Деймону же сразу досталось: пока они кружили над островом, Арак громко насмехался над ним, а после старта полетел в опасной близости от мальчика. Даже издалека Марис видела, что Деймон дрожит.
Керр и вовсе подкачал. Со скалы он прыгнул неуверенно, почти упал и стремительно понесся к торчащим из моря острым камням. Люди внизу в ужасе закричали, но в последний миг Керр все же, обретя уверенность в себе, выправил полет и стал набирать высоту. После старта он долго не мог поймать ветер, и его соперник вырвался далеко вперед.
Готовясь к поединку с Вулом, Корм был весел, смеялся, непринужденно шутил с девушками, махал рукой Шелле и даже раз улыбнулся Марис. Вулу он не говорил ничего, только перед взлетом прокричал: «Это тебе за Айри!» — и побежал, а ветер тут же подхватил его. Вул промолчал. Свои крылья он расправлял сам. При полном молчании собравшихся прыгнул он со скалы и поднялся над островом, закружил вокруг Корма. После крика глашатая, возвестившей начало поединка, оба четко развернулись и устремились к Лислу, а тени от их крыльев заскользили по запрокинутым лицам детей на берегу. Когда они скрывались из виду, Корм был впереди, но не больше чем на размах крыльев.
Последними взлетали Релла и Гарт. Марис стояла рядом с Синой подле судейского стола и прекрасно видела их. Бледный, вяло двигающийся Гарт и стройная, уверенная в себе девушка. Казалось, отстоять собственные крылья у Гарта мало шансов. Оба быстро подготовились к полету, Гарт раз или два обратился к сестре, Релла не промолвила ни слова. В малоподвижном воздухе увальню Гарту пришлось особенно тяжело. Релла быстро вырвалась вперед, но ко времени, когда они достигли горизонта, Гарт заметно сократил разрыв.
— Похоже, ты хотела, но так и не пожелала удачи своим деревяннокрылым приятелям. Выходит, предавать старых друзей не так уж легко? — прозвучал вблизи тихий голос.
Чувствуя головокружение, Марис обернулась. Рядом стоял Доррел. С той памятной ночи на берегу они не обмолвились ни словом.
— Поверь, я не хотела, чтобы так вышло, Дорр,
— с трудом проговорила Марис. — Но, возможно, то, что случилось, к лучшему. Гарт болен, и ему лучше оказаться без крыльев.
— Да, болен. И поражение прикончит его.
— Он сам прикончит себя, если будет продолжать полеты.
— Думаю, он предпочел бы умереть в небе, а не в постели. И надо же, такая юная девчонка… А тебе известно, что она ему очень симпатична?
— С чего ты взял?
— Гарт говорил мне сам, что она ему нравится. Марис была не в восторге от поступка Реллы, но
ядовитый сарказм Доррела вызвал у нее ответную ярость.
— Релла сделала правильный выбор, — ровно сказала она.
— Марис, ты настолько изменилась, что я отказываюсь понимать тебя, — воскликнул Доррел.
— Я долго не хотел верить, но, оказывается, то, что говорят о тебе, — правда. Ты отвернулась от нас. Теперь прежним друзьям-летателям ты предпочитаешь компанию деревяннокрылых и однокрылых. Как плохо я знаю тебя!
Грусть на его лице причинила Марис больше боли, чем жестокие слова. Марис заставила себя сказать:
— Да, ты не знаешь меня, теперешней. Доррел подождал с минуту, но Марис, чувствуя, что стоит ей открыть рот, как она либо закричит, либо заплачет, молчала. По лицу Доррела она видела, что гнев в нем борется с печалью. Наконец гнев взял верх, и Доррел, не сказав ни слова, развернулся и зашагал прочь. Глядя ему в спину, Марис прошептала:
— Я сделала свой выбор.
По ее щекам побежали слезы, и она обратила невидящий взор к морю.
* * *Взлетали они парами, возвращались поодиночке.
Толпы бескрылых, нетерпеливо обшаривая глазами горизонт, ожидали на берегу. Судьи осматривали небеса через телескопы, изготовленные самыми искусными оптиками. На столе перед каждым судьей лежали по две горсти камешков — белых и черных — и деревянные ящички по числу поединков. По окончании каждой гонки слуга Правителя проходил с ящичком в руке вдоль стола, и судья за судьей кидали на его дно камешек или камешки: если гонку, на его взгляд, выиграл летатель, то белый, если — претендент, то черный; если результат гонки вызывал сомнения, то белый и черный; а если же, что случалось крайне редко, один из соревнующихся значительно превосходил мастерством другого, то разом два белых или два черных.
Первого летателя завидели с лодок, и над водой прозвучали восторженные крики. Люди на берегу встали и, прикрывая от солнца глаза ладонями, уставились в небо. Шелла припала к окуляру телескопа.
— Что-нибудь видишь? — спросил ее судья с Внешних Островов.
— Летатель. — Она, рассмеявшись, показала рукой. — Вон там, под облаками.
— И кто же он?
— Пока не разглядеть.
Все напряженно всматривались в небо. Движущаяся черточка под облаками, по мнению Марис, вполне могла быть ястребом или буревестником, но в телескоп виднее.
Первой узнала летателя женщина с Востока.
— Это же Лейн! — закричала она удивленно.
Многие, как и она, тоже удивились. Лейн стартовал в третьей паре, вспомнила Марис. Выходит, он обогнал не только собственного сына, но и еще четверых, вылетевших к Лислу прежде него.
Лейн приземлился, а из облаков на расстоянии нескольких размахов крыльев друг от друга появилось еще двое.
Судьи объявили об окончании первого поединка, и до Марис донеслось дробное постукивание камешков.
Два ящичка перекочевали с левого конца судейского стола к правому, и Марис подошла ближе. В первом она насчитала пять черных камешков и один белый — четверо судей присудили победу претенденту на крылья, и один счел результат гонки сомнительным. Во втором ящичке с результатами гонки, в которой участвовал Лейн, оказалось пять белых камешков, но, пока она наблюдала, в небе появилось еще двое летателей. Ни один из них не был сыном Лейна, и судьи добавили в ящичек еще три белых камешка. Когда наконец через добрых двадцать минут появился сын Лейна, в ящичке было уже десять белых камешков и ни единого черного.
Марис решила, что в этом году парнишке крыльев уже не завоевать.
Как только возвращающийся летатель бывал узнан и судьи называли его, а глашатай выкрикивала названное имя, на берегу раздавались крики восторга и яростные проклятия. Марис прекрасно понимала, что причиной тому не любовь или неприязнь к определенным летателям, а традиционные среди бескрылых ставки на участников гонок и что сегодня из рук в руки перейдут пригоршни железных денег.
