Бет Рэвис - Ярче солнца
— Что такое?
— Наши записи говорят, что на корабле должны быть зонды для более тщательной проверки. Мы все обыскали, но не можем их найти.
— Зачем нам зонды, если и так все ясно?
— Технически они не нужны. Но… в правилах говорится, что зонды нужно использовать. Кроме того, меня беспокоит… Почему мы все это время висим на орбите? Почему не приземлились, когда долетели? И… нет не только зондов, но и коммуникаций.
— Каких?
— У нас была система связи для общения с Сол-Землей. Существуют чертежи, руководства по эксплуатации и починке… но самой системы нет. Мы не просто потеряли связь с Сол-Землей, куда-то делись сами устройства связи.
У всех главных корабельщиков за спиной Шелби взволнованные лица. Они тоже нервничают. Что-то не так.
— Как бы там ни было, — говорю я, — сейчас это неважно. Мы находимся в ситуации, когда посадка просто необходима. Мы можем сесть. И мы сядем.
Шелби кивает.
— Вы готовы к приземлению?
Она расправляет плечи.
— Мы с главными корабельщиками еще раз прошли несколько обучающих симуляторов. Все готово.
Бросаю взгляд на испещренные кнопками панели управления в передней части мостика.
— Выглядит сложно.
— Ничего сложного. На самом деле корабль на автопилоте. — Шелби наконец выпрямляется и указывает на центр длинной панели управления. Там всего несколько переключателей. — Корабль должен поддерживать заданное направление. Все остальное — на случай, если произойдет что-то непредвиденное. Вот это, — указывает она на большую черную кнопку, — начинает программу приземления.
— Но вы же мне говорили, что двигатель не работает.
Шелби смеется, и в ее голосе звучит облегчение.
— Не работает… но он нам и не нужен. Для посадки есть специальный набор двигателей с отдельной системой подачи топлива — компактные, мощные двигатели малой тяги, предназначенные только для преодоления орбиты. Неважно, что основные двигатели не работают. Они нам… никогда не понадобятся. — В ее голосе звучит удивление. Она только сейчас начинает понимать, сколь многое изменилось теперь, когда у нас есть планета.
— Значит, надо только нажать эту кнопку, — спрашиваю я, указывая рукой, — и мы сядем?
— Технически, да. Но все не так просто, — объясняет Шелби. — Вон тот рычаг нужен, чтобы направлять корабль, когда войдем в атмосферу, и всегда есть возможность, что вход в плотные слои не пройдет гладко, тогда понадобится… — Она указывает на панели в остальной части помещения. — Но не волнуйся. Мы с корабельщиками все знаем. Все системы работают. Записи показывают, что за время полета нам как минимум шесть раз приходилось их использовать — много поколений назад мы пересекли пояс астероидов, а нашим предкам до Чумы приходилось корректировать план полета.
Она встречается со мной взглядом и против воли широко улыбается.
— Неужели мы собираемся посадить эту штуку?
— О да, — отвечаю. — Но прежде чем мы это сделаем, я хочу показать всем, что они едва не потеряли.
52. Эми
Засовывая родителей обратно в криокамеры, я думаю обо всем, что хотела бы сказать им, но в итоге говорю лишь: «Скоро».
Размышляю, не вернуться ли в комнату — урчащий желудок был бы очень признателен, если бы я что-нибудь съела, — но сомневаюсь, что в Больнице сегодня кормят, а Старшего по вай-кому вызвать не получается.
В какой-то степени мне досадно, что я приехала сюда на лифте, а не спустилась по лестнице, найденной по подсказкам Ориона. Мне отчаянно любопытно, куда они ведут — наверняка за последнюю запертую дверь, — но, хоть никто, кроме меня, об этой лестнице не знает, мне страшно спускаться туда без Старшего.
Поэтому в итоге я иду к шлюзу, в который видно звезды. Может, если правильно встать, в круглом окошке можно будет увидеть планету.
Странно.
Код для этой двери: «Годспид» или, на цифровой клавиатуре, 46377333.
Но окошко над клавиатурой высвечивает цифры: 46377334.
Цифры исчезают, сменяясь сообщением об ошибке: «Неверный код». Потом снова загораются цифры, а я заглядываю в окно.
На полу кто-то лежит лицом вниз.
У меня округляются глаза. Стираю неправильный код и забиваю верный, чтобы открыть дверь.
Сердце уходит в пятки. Я знаю, кто это. Рука тут же тянется к вай-кому, и я пытаюсь вызвать Старшего, но дурацкая игрушка только пищит. В желудке все переворачивается при виде тела на полу, дышать становится трудно.
— Лютор? — осторожно зову я.
Пытаюсь вызвать и Дока, но по стоящей в воздухе вони ясно, что уже слишком поздно.
Переворачиваю тело. По рукам от запястья до локтя тянутся зеленые линии пластырей. Старший рассказывал, что у некоторых жертв на них было написано «Следуй за лидером», но здесь ничего нет. Только пластыри и смерть.
Его глаза открыты и остекленевшим взглядом смотрят прямо перед собой.
Тело окоченело — видно, он мертв уже довольно давно.
Лютор умер тут, наверное, еще до того, как Старший объявил о скором приземлении. Умер, не зная надежды. В холоде и одиночестве, не видя света звезд, на жестком металлическом полу, 6 окружении стен.
Ему уже ничем не помочь. Он мертв.
Бросаю взгляд на клавиатуру у двери. Тот, кто бросил его тело в шлюзе, собирался ввести код и открыть наружную дверь, отправив тело в космос, но перепутал последнюю цифру и случайно оставил его здесь.
Прикусив губу, пытаюсь придумать, кто мог это сделать и как мне себя вести, если пойму. Заслуживает ли наказания убийца Лютора? Он пытался меня изнасиловать, он изнасиловал Виктрию и сделал бы это снова, если бы представилась возможность. Он подогревал бунт не потому, что он верил в какие-то идеалы демократии, а потому, что ему доставляет удовольствие ломать порядок. Он ничуть не сожалел о своих поступках. Он делал зло не по ошибке — он сам был злом, знал это и наслаждался этим.
Я вспоминаю, какая ярость бушевала в глазах Старшего, когда он узнал, что Лютор натворил и как долго оставался безнаказанным.
Нет. Нет.
Заставляю себя думать о том, что ждет нас в будущем.
Приземление.
Свежий воздух.
Мои родители проснутся и обнимут меня.
Больше не будет стен.
Очень медленно я поворачиваюсь спиной к телу и возвращаюсь к двери. Закрываю ее, изо всех сил стараясь не смотреть в круглое окно.
Начинаю набирать правильный код на клавиатуре у двери.
Г-о-д…[4]
Замираю.
Золотая цепочка с крестом, спрятанная под рубашкой, давит на шею, будто пытается утянуть меня все ниже и ниже. Я чувствую неодобрительные взгляды родителей, хоть они заморожены и заперты в криокамерах. Это… это сокрытие убийства.
