Колин Уилсон - Дельта
Найл чуть подумал, затем рассмеялся.
– Просто, видно, не по душе мне быть правителем, вот и все.
Симеон намазал маслом ломоть хлеба.
– Тогда что тебе больше по душе?
– Ну, начать с того, я бы хотел побольше бывать в Белой башне. За прошедшие шесть недель я ходил туда только дважды, и то затем, чтобы спросить совета у Стига. Мне б хотелось находиться там безвылазно дни – чего там дни, месяцы или годы! – просто изучая прошлое. Куда интереснее, чем думать о водостоках или ломать голову над проблемой жилья. В мире нет места очаровательней – я тебя туда возьму, когда вернемся. Но вот времени все никак не выберу.
– Что тебе мешает бывать там по паре часов хоть каждый день?
– Да вечно у меня запарка. Но и это не все. Мне бы хоть как-то уединиться, подумать о своем. Ты прав насчет того, что люди не знают, как использовать свою свободу. Но это потому, что им не известно, как использовать собственный ум. Свобода им начинает приедаться, и они пытаются искать, чем бы заняться. И вот я, вместо Белой башни вынужден день-деньской торчать на собраниях Совета.
Симеон медленно кивнул.
– Я, кстати, и сам порой задумывался, как бы тебе выйти из положения. Если тебе не хочется быть правителем, ты можешь подать в отставку и перебраться к нам в город. Или можешь натаскать заместителя и всю дежурную работу перепоручать ему. А то взял бы да женился на Мерлью, она у тебя этим бы и занималась. Она вся в отца, любит покомандовать.
Найл фыркнул.
– Потому-то я, наверно, на ней и не женюсь.
Их прервал Манефон, зашедший в каюту с красоткой-надсмотрщицей. Вайг по пятам, след в след. Тему беседы, не сговариваясь, свернули. А выйдя на палубу через полчаса, Найл ощущал на сердце странную легкость. Разговор с Симеоном заставил вникнуть в суть вопроса, а, следовательно, на порядок приблизил ответ.
Не прошло и двух часов, как из-за линии горизонта начали взрастать горы Северного Хайбада. Через полчаса приблизились достаточно, так что взгляд различал остроконечные утесы из песчаника и проход между ними, через который взору Найла тогда впервые явилось море. Сердце защемило от смешанного чувства восторга и печали; все равно что повторно окунуться в мир детства. И даже какая-то дополнительная гармония вносилась от того, что в золотистом солнечном свете присутствовал неуловимый оттенок осени.
Ближе к вечеру надежно встали на якорь в бухте. Подплывая к берегу на баркасе (у рулевого весла – красотка-служительница), Найл обратил внимание, что возвращение в родные места рождает в душе неизъяснимый подъем. Ответ явился сам собой от того, что люди чувствуют – они хозяева, а не невольники времени.
Световой день еще не завершился, поэтому переход вглубь суши решили начать немедленно. Шесть человек понесли пустой гроб, сделанный самым искусным плотником в городе жуков. Гроб завернули в мешковину, чтобы уберечь от царапин, и понесли на лямках. Еще шестеро матросов, вооруженных копьями, луками и стрелами, шествовали по флангам, как охранники. С полдюжины носильщиков тащили запас провианта. Отряд довершали Найл, Симеон, Вайг и Манефон. Вайг сожалеюще простился взглядом со служительницей, отправившейся на баркасе назад. Найл никак не мог взять в толк, что брат в ней нашел. Фигура у девчонки, безусловно, недурна, а вот умишко – стоило лишь проверить – маленький, скудный, не способный к сколь-либо глубокой мысли. Вайг тоже понимал, но, похоже, не делал из маленького умишки большой проблемы.
Следующие несколько часов они пересекали плодородную прибрежную низменность, идущую к горам. Мимо, жужжа, пролетали осы и стрекозы, в невысокой поросли стрекотали кузнечики. Найл вспомнил, как несколько месяцев назад это место очаровало его, показавшись райскими кущами. Теперь же, в сравнении с зеленью полей и лесов, окружающих паучий город, здешний ландшафт казался скудным и негостеприимным. Вместе с тем, теплый воздух навеял память о Хролфе, Торге и об отце, и вкрадчивой тенью просочилось в сердце бередящее чувство утраты.
Когда за час до сумерек остановились, впереди уже высились горы. Это было неподалеку от места, где на Найла напал бойцовый паук. Помнится, тем вечером трапезу составляло вяленое мясо грызуна да черствый хлеб, запитый кокосовым молоком. Теперь они вечеряли жареной рыбой – матросы наловили, пока шли морем – свежим хлебом, козьим сыром и овощами, а запили все медом, что хранился охлажденным в колбе, упрятанной в набитый соломой короб. Как ни приятно было подремывать, уютно устроившись возле костра, под душещипательные баллады матросов о Шенандо и Рио Гранде, сон сморил Найла задолго до того, как у моряков истощился репертуар. Поднялись за пару часов до рассвета и в путь двинулись, когда на небе еще мерцали звезды. В переходе это была самая сложная часть – подъем десять миль до верхней границы перевала – и завершить ее хотелось до того, как жара сделает восхождение непереносимым. Рассвело, когда отряд вплотную уже подошел к подножию последнего, самого крутого склона. Матросы, даром что богатырского сложения и в превосходной физической форме, стали выказывать признаки усталости. Найл поглядел на тяжело дышащего Манефона.
– Тебе не кажется, что пора устроить привал?
– От тебя зависит, – веселым голосом отозвался Манефон, – ты же главный.
До Найла только тут дошло, что к нему относятся как к властителю, от которого исходят все приказы. Чувствуя, что смущенно краснеет, он сказал:
– Раз так, то давай-ка остановимся перекусить.
Манефон прокричал команду, и люди расселись у обочины тропы подкрепиться хлебом, сыром и кокосовым молоком. Найл же со смешком отметил про себя, что за эти два месяца так и не освоился с привычкой считать себя «главным».
Меж высоких утесов на самой границе перевала остановились еще раз – насладиться морским бризом, дующим в расщелины между отвесных стен, будто в трубы. Отсюда уже можно было взглянуть на ландшафт пустыни, где Найл и Вайг провели большую часть жизни. Небо было таким ясным, что проглядывалось даже отдаленное свечение большого озера Теллам. Найл повернулся к Вайгу:
– Жаль, не взяли с собой Массига. Хоть издали, а все равно бы порадовался, полюбовался на родные места. Вайг, мотнув головой, рассмеялся.
– Ну, уж нет. Я спрашивал, охота ли ему возвратиться, а он мне: глаза б мои, дескать, на эти катакомбы не смотрели. И другие отзываются в том же духе. Даже при пауках им жилось веселее, чем в подземелье.
Найл печально повел головой. Вид плато и переливчатого, простора огромного соленого озера волшебно очаровывал душу, вызывая в памяти ощущение неомраченного счастья, когда впервые изведал вкус подлинной свободы.
