Георгий Мартынов - Каллисто. Каллистяне
Они согласились с видимой неохотой.
— Скоро наступит зима, — говорил Широков. — Будет очень холодно. Если вы не переоденетесь, то неизбежно заболеете.
— Мы подумаем, — отвечали ему.
Куприянов и Широков понимали, что если бы не угроза никогда не увидеть Каллисто, звездоплаватели не возражали бы против земной одежды. Они хотели в ожидавшей их чуждой обстановке сохранить хотя бы платье своей родины.
В этот день утром в лагерь пришло письмо из Америки, адресованное Диегоню. Так как оно было написано по-английски и Диегонь все равно не мог без переводчика прочитать его, Козловский попросил Широкова перевести это письмо. Оно было передано из Нью-Йорка по бильдаппарату и прислано из Москвы фотопочтой.
Американский стальной король предлагал каллистянам свои услуги. Он ручался, что в короткий срок изготовит требуемый сварочный аппарат, синтезирует нужный для него газ и вообще сделает все, что нужно для исправления «сердца» звездолета. В письме заключался тонкий намек на то, что диверсия была произведена с ведома Советского Союза.
— Довольно неуклюжий маневр, — сказал Козловский, выслушав перевод. — А его уверенность в успехе — преждевременна.
— Что будем делать с письмом? — спросил Широков.
— Немедленно передадим адресату, — ответил Козловский. — Хорошо, что Мьеньонь и Ньяньиньгь еще не уехали.
— А если… — начал Широков, но Козловский перебил его.
— А если они согласятся, — сказал он, — то мы примем меры как можно скорее доставить их в Америку. Вот и все. — Неожиданно для Широкова он рассмеялся. — Я прошу вас, Петр Аркадьевич, передать и перевести это письмо в присутствии Лемаржа и профессора Маттисена. Они понимают английский язык. Это для того, чтобы они могли подтвердить, что письмо Диегонем получено и он знает его содержание.
— Вы думаете?.
— Я ничего не думаю. Думать должны каллистяне.
— А этот намек?
— Если они не поймут, то разъясните им.
Широков в точности выполнил поручение. Он сделал это не без тайного опасения. А что, если каллистяне согласятся? Об Америке они знают достаточно.
— Ну что? — спросил Козловский, встретившись через полчаса с Широковым.
— Диегонь только рассмеялся, а Мьеньонь другими словами повторил то, что сказали вы, — «неуклюжий маневр».
Козловский пожал плечами.
— Удивляюсь, — сказал он, — что вы так плохо понимаете их. Разве можно было в этом сомневаться?
Письмо из Америки оказалось не единственным. Весь день приходили аналогичные письма и телеграммы со всех концов мира. Казалось, что во всех странах испытывали горячее желание помочь каллистянам в постигшей их беде. Широков добросовестно читал все эти послания Диегоню, пока каллистянин сам не попросил его прекратить чтение этих писем.
— Мы вверили свою судьбу вам, — сказал он. — Вы наши братья. Нам и так уже надоели газеты, которые вы нам читаете.
В лагере получались многие зарубежные газеты, и Козловский требовал, чтобы каллистяне были в курсе того, что в них писалось. Диверсия на звездолете и ранение Вьеньяня были в центре внимания мировой печати. Подавляющее большинство газет осуждали совершенное преступление и помещали на своих страницах протесты и негодующие письма Академий, научных институтов и обществ, учащейся молодежи всех стран и отдельных крупных ученых. Покушение на гостей Земли вызвало бурю негодования во всем мире. Но были и такие газеты, которые использовали сообщение о диверсии для клеветнических выпадов по адресу Советского Союза, и именно об этих газетах и говорил Диегонь.
Оставаться в лагере больше было нельзя. Осень вступала в свои права. «Иностранный лагерь» уже ликвидировался. Некоторые его обитатели переехали в Москву, чтобы там продолжать работу, другие вернулись на родину. Пора было всем уезжать отсюда.
Куприянов собрал совет, на котором присутствовали все каллистяне и члены экспедиции. Было решено переехать в Москву утром шестнадцатого числа.
— А вы, Николай Николаевич, — спросил Широков, зайдя вечером в палатку секретаря обкома, — неужели нам придется расстаться с вами?
— А зачем я вам?
— Вы поедете в Москву? — радостно спросил Широков, увидя в глазах своего собеседника лукавые огоньки.
— К сожалению, — шутливо ответил Козловский. — Такова уж моя горькая участь. Моя жена и то уж ворчит.
— Вы так полюбили каллистян, — сказал Широков. — Мне очень жаль, что вы не можете сами говорить с ними. Почему вы не учитесь их языку?
— Я его немного знаю, — по-каллистянски ответил Козловский.
Он весело рассмеялся, видя изумление Широкова.
— Этот язык дается мне трудно. Не то, что вам. Но я им обязательно овладею. Я хочу прочесть книги, которые они оставят на Земле, а когда звездолет прилетит вторично, я буду говорить с ними. Я твердо решил дожить до этого.
— Если бы я знал, — сказал Широков, — то помог бы вам.
— Мне помогал Лежнев. И не только мне. Еще один член нашей экспедиции изучает язык Каллисто.
— Кто?
— А этого я вам пока не скажу. Узнаете в свое время.
На следующий день погода окончательно испортилась. Весь день шел дождь. Земля стала мокрой, вязкой, и звездоплаватели были вынуждены надеть земную обувь. Их легкие туфли, похожие на сандалии, были совершенно негодны в этих условиях.
Последние две ночи каллистяне провели на звездолете. Они хотели проститься со своим кораблем, на котором провели одиннадцать лет.
Утром шестнадцатого числа вертолет совершил последний рейс на вершину шара. Корабль оставался под охраной полка Черепанова. Вскоре его должны были сменить другие части.
По распоряжению Куприянова звездолет окружали высокой оградой. Со вчерашнего дня автомашины подвозили в лагерь бревна и доски.
Не только каллистяне, но и люди с грустью смотрели на покидаемый корабль. С ним были связаны незабываемые минуты. Но никто не сомневался, что обреченный на неподвижность звездолет рано или поздно снова будет готов к стремительному полету в межзвездных просторах; что придет время — и люди проводят своих гостей обратно на родину. Могучая техника Советского Союза справится с поставленной перед ней задачей.
Внутри корабля, за толстыми двойными стенами, оставалось лежать тело человека, пытавшегося навеки остановить сердце металлического гиганта. Труп будет лежать там до тех пор, пока инженеры не сумеют открыть двери и выбросить его оттуда.
Было неприятно сознавать, что звездолет — замечательное создание разума далекой Каллисто — является сейчас не чем иным, как временным гробом, но приходилось свыкнуться с этой мыслью. Изменить пока ничего было нельзя.
