Александр Громов - Ватерлиния
Пузатый, как дирижабль, подводный крейсер, отрыгнутый в корчах затягиваемой Каналом планеты, бестолково кружась, несется над Каплей по вытянутой орбите, опускаясь в перигее к самым торосам. Через несколько сот оборотов торможение об остатки атмосферы заставит его упасть – но пока он еще кружит…
Снег. Торосы. Снова снег…
Выдавленная на лед капсула типа «Удильщик» лежит на боку и обросла инеем в руку толщиной, в распахнутых люках белеют сугробы, внутри – ничего живого. Где ты, чужак с А-233? Замерз, как этот глубинник, или погиб раньше? Ты помог мне, а я не могу ответить тебе тем же.
Кому мне отдать этот долг?
Петру?
Петр погиб с Каплей, как многие и многие, и моя вина перед ними только в том, что они умерли, а я нет.
Так получилось. Не вините меня.
Петр, друг мой, счастливый бездумный нытик! Тебе не стоило беспокоиться о жене и сынишке, я сделаю для них все, что могу – но это не мой долг, поверь мне. Это лишь жест.
Винсент тоже где-то тут. Не могу сейчас думать о нем – слишком больно…
Почему-то хочется верить, что остался в живых безумный старик на своей «Анаконде» – но ему единственному не нужны ничьи долги. До конца жизни он будет плавать в Гольфстриме, и, не нуждаясь ни в пище, ни в браге, ни в людях, вспоминать человеческую подлость. Иногда он будет пробивать лед наверху, с каждым годом все более толстый, чтобы полюбоваться делом рук человеческих, а заодно добыть немного замерзшего воздуха.
И, может быть, захихикает, глядя на Каплю льда.
Пусто на планете, и пусто в душе. Куратор был прав: нечего делать там, где все уже сделано. Прочь отсюда!
Звезды – светящиеся пылинки, тусклые и яркие, сгорающие в единый миг или тихо тлеющие, экономящие свечение на десятки миллиардов лет. Совсем как люди, рассчитывающие наперед свою жизнь, с той разницей, что у звезд в этой реальности все так и будет.
Бетельгейзе. Неспешно пульсирующий, кипящий красный волдырь, пожравший свои планеты. Сквозь фотосферу просвечивают далекие звезды. Дальше!
Вот Беллатрикс – надменный белый шар, сплюснутый вращением. Трапеция Ориона. Десяток горячих звезд в сумасшедшем хороводе вокруг невидимой точки, шквал ультрафиолета. Дальше!
Ожесточенная свалка двух космических флотов – Земли и Унии, – титаническая битва за право контроля над неведомым перекрестком торговых путей. Вспыхивающие корабли в пустом клочке пространства между спитальными рукавами – ни звезд, ни планет в радиусе десяти парсеков.
Центр Галактики. Центральный монстр, высосавший газ из ядра, спит и невидим. Мириады блеклых звезд, едва не касаясь друг друга, бестолково снуют возле гравитационного капкана, притворяясь, что в их суете заключена мировая гармония. Дальше!
Туманность Тарантул в Большом Магеллановом Облаке. Россыпь раскаленных досиня звезд в светящемся газе, хищно вспухающая оболочка недавней сверхновой, щупальца газовых волокон… Дальше!
Чернота со светящимися блинами – центр скопления галактик в Волосах Вероники.
Дальше.
Безымянный квазар. Дальше!
Опять чернота. Тусклые огоньки последних угасающих карликов в растрепанном шлейфе какой-то галактики, холод и бесконечность. Такой будет Вселенная через триллион лет. Вселенная людей – или Ореола?
Разве есть разница? Нет ничего по-настоящему вечного.
Сумасшедший свет, и ничего, кроме света. Большой Взрыв, родовые муки материи, рождение времени и вещества, разделение Вселенных. Чудовищной силы гравитационный удар.
Дальше!
Обязательный экскурсионный набор. Но экскурсант, к вящему неудовольствию гида, волен рассмотреть песчинку вместо пирамиды…
Прокна. Маленькая неправильная луна «хвостиком» вниз, и сама планета – серый шарик с пятном единственного материка, разделенным на две неравные части хребтом Турковского. К югу от хребта – сельва, откуда вышли вариадонты и где их больше нет, болота, лесистые нагорья, и где-то за ними лежит крошечное бессильное государство Межзона – непрочная пуповина, протянутая к Лиге. Жив ли еще Симо Муттик, храбро капитулировавший, чтобы спасти то, что когда-то показалось ему важным – себя? Если он жив, то, наверное, давно утешил себя словами о глупости бессмысленного мученичества во имя чего бы то ни было; если мертв – забудем о нем.
К северу – степь, холодные пустыни, просвистанные насквозь ветрами с океана. Еще севернее шельф – нестрашное пугало для контрактников. Вот место, где мы с Роджером приняли бой с гончими. Вон ущелье, где был лагерь беглецов из Порт-Бьюно. Тоннель сквозь хребет так и не восстановлен, месторождения Юга достались южанам. Ландшафт изменился во время войны – вот этой воронки километрового радиуса, к примеру, не было. А куб – потемневший от времени, залатанный и, кажется, даже покосившийся – уцелел. Кости Живоглота и Штуцера давно сгнили в земле, если только не были кремированы. Поделом; но изменилось ли здесь хоть что-нибудь?
– …Так вам точно блондинку? Вы не ошибаетесь? Сейчас многие заказывают рыжих дылд: ничего не попишешь, мода… Стандартная модель? Нет? Очень хорошо, но позволю себе заметить, что это выйдет дороже. Сколько, вы сказали, в талии? А в бедрах? О, право же, нам не часто заказывают такие изумительные пропорции. Немного старомодно, но… заказчик всегда прав. Позвольте вас поздравить, у вас есть вкус, вы получите прекрасный экземпляр. Наша служба гарантирует, что вы останетесь довольны… по крайней мере, первый месяц. Ха-ха. Это я шучу, не обращайте внимания. В случае каких-либо сбоев обращайтесь прямо к нам, и чем скорее, тем лучше. Теперь, с вашего позволения, уточним некоторые дополнительные параметры модели… Взять из архива? Как вы сказали: двадцать лет назад? Ну что ж, посмотрим…
Дальше!
Заглубленный в скальный грунт фундамент Порт-Бьюно, ряды камер штрафного изолятора. До переворота здесь иногда бесновались убегуны, наказываемые краткосрочным заключением за задержки в работе и каннибализм, выли, кидались на стены или часами сидели на цементном полу, бессмысленно глядя в потолок рыбьими глазами с жутким двойным зрачком. Наверно, первые недели после переворота в камерах было не протолкнуться – а сейчас вроде бы тихо. Слишком много тишины на одного человека.
«Вы беспомощный идиот, Шабан. Тоннель восстановят. И по нему пойдут поезда с рудой – три, пять составов в сутки, потому что людям нужен рений, а не ваши дилетантские рассуждения о всеобщей гармонии. Вы просто досадная аномалия, и не воображайте себе, что уникальны. Заставьте маршировать взвод солдат – они при соответствующей тренировке пройдут так, что плац затрясется, а полковник на трибуне преисполнится удовольствия. Но заставьте маршировать дивизию, армию, и вы увидите, как один натрет ногу и захромает, другой схватит солнечный удар, третий не вытерпит большой нужды и ринется из строя в кусты, четвертый дезертирует… И это нормально – всего лишь действие закона больших чисел. Но это не значит, что надо оставлять дезертирство безнаказанным, вы меня поняли, Шабан?»
Нет, никто не говорил этого. Но ОНИ говорили бы именно так – Штуцер, Поздняков, тихоня Роджер… Даже Биртолли, хлыщ и трус. Конечно, если бы снизошли до разговоров.
А тоннель все-таки не восстановили…
Вверх. Вот гараж, откуда я угнал вездеход. Вот тот коридор, где мы с Менигоном держали оборону. Еще выше – мой ярус, моя комната, где давно живут другие люди с другими проблемами, и им нет дела до меня, а мне до них. Та комната, где когда-то ждала меня Лиза. Вот я и вернулся, здравствуй…
Дальше!
Невидимый силовой кокон продавил грань куба, оставив вывернутые наружу лепестки. Шабан не слышал воя сирены, не видел человеческой суеты. Одной заплатой на стене больше, одной местной легендой, одной неразрешимой загадкой… Пусть.
Степь. Пожухлая трава, иссушенная ветрами, редкий голый кустарник, растрескавшийся суглинок, пересеченный гусеничной колеей. Отвалы шахт кажутся выше гор, потому что расположены ближе. Дикий убегун, занятый выкапыванием личинок, в испуге втягивает голову в плечи и валится набок, притворяясь мертвым. Непонятно, как он почуял опасность, но его инстинкты безошибочны. Между прочим, сейчас он действительно умрет, если его тронуть – в свое время Контора потеряла на этом немало рабочей силы.
Копай дальше, приятель. На этот раз инстинкт подвел тебя – ты мне не нужен.
Вот и горы. Ржавая нитка рельсов уходит под каменный завал, скатившиеся со склонов валуны уже давно затянуты бурым лишайником. Кое-где укоренились неприхотливые стелящиеся кусты, корни раздвигают щебень. Следы трагической попытки одного человека изменить естественный порядок вещей, попытки неумелой, отчаянной, удавшейся по чистой случайности и, как оказалось, вполне бесполезной. Как с самого начала был бесполезен этот тоннель, и человеческий труд в нем, и мечты убегунов и людей о местном варианте рая по ту сторону хребта…
Потому что человек должен уступить там, где Ореол сказал «нет».
