Джек Чалкер - Пираты «Грома»
– Ну-ну... Я тем не менее подозреваю, что вы один более образованы, чем все, кто мне встречался до сих пор, вместе взятые. Какая у вас профессия, Ворон? Я хочу сказать, чем вы занимались раньше?
– Оперативный агент. Служба безопасности Североамериканского Центра, если это вам хоть о чем-то говорит.
Она покачала головой:
– Абсолютно ни о чем, но я поняла, в чем суть вашей работы. Вы, наверное, очень опасный человек, Ворон. Придется мне помнить об этом.
– Мы все опасны, капитан. Каждый преследуемый и гонимый человек опасен. Вам бы следовало это знать. Но мы опасны по-разному. У нас есть один малый – Главная Система в человеческом облике, если не хуже. Есть прелестная слепая девушка, которая способна в уме перепрограммировать любой компьютер. И есть женщина, сплошь покрытая татуировками, с вырванным языком... Над ней измывались всю жизнь, и она не помнит даже своего происхождения. Она бы не поняла ни слова из нашего разговора, но берегитесь, если она подумает, что вы ее враг. Что же до меня, у меня есть жена, прелестная девушка. У нее изумительные манеры и утонченный интеллект, но раз в месяц ей просто необходимо кого-нибудь кокнуть. Мы все опасны, что да, то да, но вот для кого – это вопрос. Думается, вы должны об этом знать. Все-таки вы уцелели, вы здесь, у вас есть корабль и та свобода, какую он дает.
– А вам, наверное, любопытно узнать, откуда взялся этот корабль и его экипаж. Вы уже заметили, что вы – единственный мужчина на борту?
– Это вроде как сразу ясно.
– Я никогда не считала свой родной мир особенно жестоким и суровым, но по сравнению с остальными он именно таков. Климат у нас по большей части мягкий, но зато полно всяких хищников. Говорят, нас специально сделали маленькими, чтобы мы не нарушали экологического равновесия, и теперь моим соплеменникам приходится ежедневно вступать в бой, чтобы отнять хотя бы самое необходимое у большого мира, где любой готов сожрать тебя или растоптать, даже не заметив. Мало кто из нас доживает до старости, а те, кому это удается, становятся вождями, потому что это доказывает, что они и сильнее, и умнее остальных. Наши мужчины – они примерно на голову выше женщин – крепки словно камень. Сплошные мускулы. Они просто созданы, чтобы быть охотниками, собирателями, воинами, и все же они гибнут молодыми. Женщины только рожают. Это невозможно преодолеть – все дело в биохимии. Стоит подойти к мужчине поближе, и не успеешь оглянуться, как ты уже с ним в кустах. Мы рожаем непрерывно, и все же этого едва хватает, чтобы хотя бы поддержать уровень населения. У нас нет ни мускулов, ни быстроты, ни веса. Мы практически беззащитны и полностью зависим от мужчин, которые обеспечивают нам еду и безопасность. У нас есть кое-какие оборонительные средства, но ни одного наступательного.
Ворон кивнул, невольно подумав о Хань. Она бы хорошо поняла Икиру, только у нее не было даже оборонительных средств, если не считать Звездного Орла, который мог быть воистину грозным.
– Оборонительные? – переспросил он. Икира кивнула:
– Они лишь помогают оставаться в живых и снова рожать. Когда женщина теряет способность рожать, они постепенно утрачиваются. Например, я могу сохранить полную неподвижность, и даже самое острое ухо не услышит меня. Я могу имитировать различные запахи, чтобы скрыть свой след. Продемонстрировать, к сожалению, не могу – это зависит от окружающего фона, а здесь и без того накурено. Мой слух в пять-шесть раз острее, чем у любой известной мне расы. Дневное зрение у меня неважное, зато я могу видеть почти в полной темноте. Я вижу даже тепловое излучение, которого, как я знаю по опыту, представители других рас видеть не способны. Это потому, что на нашей планете люди живут в основном под землей. А еще я могу ВОТ ТАК.
Ворон не верил своим глазам. Все произошло удивительно быстро. Только что она сидела на красном покрывале, а руки ее покоились на серых подлокотниках. И вдруг она исчезла. Мимикрия, но настолько совершенная, что кожа воспроизводила даже текстуру ткани. Руки стали прозрачными и были видны даже просветы между подлокотниками и сиденьем. Она не стала невидимой, особенно если знать, что кресло не пустое, но Ворон не сомневался, что в другой ситуации это сработает не хуже настоящей невидимости.
– Еще я могу передразнить почти всякого, кого я слышала хотя бы раз, – произнесла она мужским голосом, очень похожим на его собственный. – А в безвыходном положении я способна внушить тому, кто за мной охотится, что перед ним – существо гораздо крупнее и сильнее, чем он. – Ее голос снова стал обычным, женским, и, услышав его. Ворон понял, что она имеет в виду. Теперь ему стало ясно, почему нагота для нее была нормой: любая одежда помешала бы маскировке.
– Как видите, ничего наступательного, – заметила Икира. – У меня хватит сил прихлопнуть жука или муху, но даже копье или лук мне не по руке, не говоря уже о пистолете. Но отсюда, из этого кресла, я могла бы стереть с лица планеты целый город.
Она произнесла это так, словно действительно была не прочь совершить нечто в этом роде. Манка и Хань в одном лице, подумал Ворон, а вслух сказал:
– Но вы явно выросли не в обществе охотников и собирателей, во всяком случае, не больше, чем я. Иначе вас бы здесь не было.
– В определенном смысле вы правы. Но я была из хорошего рода и с детства отличалась большой любознательностью. Старейшины решили, что мой разум способен справиться с чудесами и тайнами Центра. Меня избрали, хотя я была еще совсем юной, но я не училась, а была, так сказать, в родильной команде. Предполагалось, что мы будем рожать более подходящих кандидатов на работу в Центре. Нам предоставляли коротать время в роскоши, но мы были умнее, чем ожидалось от девочек, и сумели кое-чему учиться самостоятельно. Можно было уставиться на терминал с записью лекции и, изображая на лице полнейшее непонимание, пожирать знания. Это никого не заботило, хотя полного образования никому из нас не полагалось. С наступлением зрелости нас должны были прогнать через ментопринтер, а там – прощай любознательность. Потом – гарем для Избранных, вскоре – куча детей, тридцать или больше лет взаперти, а когда уже больше не сможешь рожать, иди работать прислугой, пока не развалишься от старости.
– Изрядное расточительство, но своя логика в нем есть. Однако вы, видимо, избежали этой участи?
– Да. Я быстро сообразила, к чему идет дело, и мне, по счастью, подвернулся один юноша. Он был немного старше и уже начал проявлять свои чувства – вы понимаете, что я имею в виду. Его отец был большой шишкой – заместитель верховного администратора – и баловал сыночка так, что трудно себе представить. Я изо всех сил играла на его заносчивости и эгоизме, и скоро он стал считать меня своей. Естественно, одна только мысль, что ЕГО девушку могут отправить в общий гарем, доводила парня до кипения, а учитывая его положение, он мог кое-что сделать. Должна признать, я невероятно перед ним унижалась. Исполняла любое его желание, одобряла любой каприз. И когда пришла моя очередь отправляться под ментопринтер, он добился того, что для меня сделали исключение. Дело в том, что у особо важных персон у нас существуют частные гаремы. Тот, кто имеет власть, всегда жаждет подчеркнуть свою исключительность. У моего парня было трудное время. Он много учился, делал карьеру, так что ему нужна была и служанка, и домохозяйка, и еще кто-нибудь, кого можно трахнуть, когда придет охота. Дети ему пока были ни к чему, поэтому он накачал меня каким-то снадобьем, которое предотвращало зачатие. А днем, пока хозяина не было дома, я пользовалась его терминалами, книгами и конспектами, чтобы самой получить образование. Черт возьми, он даже не подозревал, что я умею читать! А если бы заподозрил, не миновать бы мне ментопринтера, но ему это и в голову не приходило.
