Зиновий Юрьев - Полная переделка
Взрыв. Взрыв боли. Она царапает, сверлит и грызет его. Черноволосый крутит прижатую к коже сигару. Легкое потрескивание. Не может быть, чтобы он чувствовал запах горелого мяса. Не может быть ничего, кроме боли. В мире ничего нет, кроме боли. Мир велик, но боль еще больше. Непонятно, как она умещается в нем. Но мозг работает. Он все понимает. Он больше не может терпеть. Он напрягает все силы, но он привязан к стулу мастерски. Сейчас он кивнет, ему освободят руку, и он напишет шифр. И они убьют Язона. И прекратится боль. И не будет запаха горелого мяса. Боже, как люди ничего не понимают. Какое это счастье, когда нет боли! Все, все отдать, чтобы исчезла эта проклятая, рвущая его боль. Сейчас, наверное, она прекратится. Ведь прошло уже много времени. Не меньше получаса. Каллахэн давно ушел. Зачем же они мучают его. Пусть убьют, но не мучают.
— Вы еще ничего не надумали, мистер Берман? — спросил черноволосый и посмотрел на часы. — Еще десять минут…
Берман застонал. Он хотел застонать, но не мог. Он стонал мысленно. Всего три минуты прошло. Боже правый, зачем он растягивает пытки, ведь все равно он не выдержит. Прости, Язон. Прости. Слабый он человек. Всю жизнь был слабым. Как называла его Мери? Размазня. Размазня.
— Ну, долго еще мы будем играть в кошки-мышки? — спросил черноволосый. — Осталось девять минут.
— Дай-ка я ему тресну разочек…
— Обожди, Фрэнки. От твоей лапы он потеряет сознание. У тебя есть что-нибудь острое?
— Что именно?
— Ну, что-нибудь для ногтей.
— Может быть, перочинный нож? Тут есть маленькое лезвие.
Боже, боже, боже, боже, повторял Берман, я не хочу, чтобы они втыкали мне лезвие ножа под ногти. Дай мне силы кивнуть и написать им этот проклятый шифр. Боже, почему у меня нет сил кивнуть им? Это же так легко — кивнуть. Сколько раз я кивал головой за жизнь. Сто тысяч раз. Миллион раз. Боже, дай мне сил кивнуть и написать им шестизначное число. Девятьсот восемьдесят четыре сто пятнадцать.
Он почувствовал, как они схватили его левую руку. Нет, никогда он не переживет этого. Он попытался кивнуть, но не мог. Паралич, вот в чем дело — паралич. Он не может кивнуть головой. Да развяжите же, я вам все скажу. Он попытался выдернуть левую руку, но не мог.
— Фрэнки, держи его крепче, видишь, как он дергается, гнида.
Нет, нет, нет. Такой боли быть не может. Он кричал, но крик не выходил из него. Крик бился в нем, смешиваясь с чудовищной болью. Он пытался упасть на бок, вырвать руку, но они словно зажали его в тиски. И вдруг в кипящем хаосе боли и скопанного крика в нем родилось еще одно чувство. Ненависть. Она росла быстро, как облако после взрыва, заполняла его целиком. И странное дело, чем больше становилось это облако, тем тверже он знал, что не мог кивнуть не из-за паралича. Он не хотел кивнуть. Не кивнет он им. Он не хотел, чтобы они убили Язона. Он снова дернулся, пытаясь разорвать путы, вырваться из тисков. Удар. Что-то обрушилось на его лицо. Он начал проваливаться куда-то во мрак. Мрак был мягок и приветлив, потому что он уводил от боли.
— Я же тебе говорил, Фрэнки, — раздраженно сказал черноволосый, — чтобы ты не вздумал треснуть эту сволочь. Жди, пока он теперь очухается. — Он посмотрел па часы. — Да и ждать-то уж некогда. Две минуты осталось.
— Может быть, он все-таки придет в себя, мистер Фалькони?
Раздался пронзительный звонок. Кто-то звонил в квартиру.
Они замерли. Еще один звонок. И еще один. Сквозь дверь донесся голос:
— Мистер Берман, вы же забыли оставить мне ключи… Если вы в ванной, я приду через пять минут.
— Надо уходить. — Фрэнки вытащил пистолет.
— Не нужно.
— Почему?
— Ну, пуля, и все такое. Стукни ему лучше рукояткой как следует, если эта вошь еще жива.
Фрэнк взял пистолет за дуло и изо всех сил ударил рукояткой Бермана по голове.
— Пошли…
— Кто бы мог подумать… — пробормотал Фалькони, глядя на Бермана.
— Что «подумать»?
— Да вот такой слабак на вид и не сказал…
— Ну, это бывает, — усмехнулся Фрэнк. — Иной на вид герой, а сунешь ему пистолет в морду, он и раскалывается. А другой, вроде этого, — он кивнул на Бермана, — того и гляди рассыпется, а вон, поди… Тут не угадаешь…
— Пошли, пошли… Разговорился.
Чак позвонил и стал ждать. Нажал на кнопку звонка еще раз. Может быть, звонок не работает? Нет, слышно, как он дребезжит в квартире. Может быть, он ушел? Да нет, он бы спустился в гараж за машиной. Да и свет в квартире горит. На лестничной клетке было темно, и видна была светлая желтая полоска над дверью. Странно. Он же видел своими глазами, как они все трое — мистер Берман и двое джентльменов, которые спрашивали его, — шли к лифту.
А может быть, ему стало плохо? Чак относился к Айвэну Берману со снисхождением пятнадцатилетнего человека, умеющего отрегулировать тормоза у машины, к пятидесятилетнему, не умеющему этого делать. Но старик он был в глазах Чака неплохой, потому что платил ему по два НД за мойку машины. И спрашивал у него каждый раз, как идут дела.
Чак представил себе, как он лежит сейчас на полу, держась за сердце, а он стоит у двери и раздумывает, что делать. Он спустился в гараж и позвонил в полицию.
Полицейские приехали через четверть часа.
— А ты не выдумываешь? — спросил один из них.
— Ну вот еще, — обиделся Чак, — что я, ребенок?
— Ну ладно, но смотри, если ты нас надул. Давай зови управляющего, привратника, кто у вас тут есть.
Чак помчался за мистером Снайдемом. Тот сначала не хотел его и слушать, но, когда Чак сказал «полиция», мистер Снайдем пожал плечами, надел пиджак и поплелся за ним.
— У вас есть ключи? — спросил один из полицейских.
— Да, — кивнул управляющий. — Вот они.
Они открыли дверь и прошли в комнату.
— Вот тебе и сердечный удар. Удар по голове, — сказал один из полицейских.
Мистер Берман сидел на стуле, уронив голову, по лицу от виска вниз прошли две тоненькие дорожки. Почти черные. Но там, где дорожки касались полотенца, пятна были красные.
Полицейский приложил ухо к груди, послушал.
— Как будто жив еще, но не очень. — Он повернулся к товарищу: — Вызывай «скорую помощь», а я пока развяжу его.
— Добрый день, миссис Каллахэн, — сказал Фалькони, — ваш супруг уже вернулся?
— Нет еще, но я думаю, он будет с минуты на минуту. Заходите, заходите…
— С вашего разрешения мы подождем его. Это мой коллега Фрэнк Макферсон. Фрэнк, это миссис Каллахэн.
— Очень приятно.
— Садитесь, муж сейчас будет.
— Вы не будете возражать, если я закурю? А то, знаете, некоторые женщины…
— Курите, пожалуйста, о чем вы говорите.
— А где ваш симпатичный сынишка?
— Пошел погулять с собакой. Мы, конечно, обожаем пса, но, боже мой, сколько хлопот, вы даже себе не представляете. У вас есть собака, мистер?..
