Айзек Азимов - Установление – 1
Анкор Джаэль протолкнулся в палату при почти символической помощи полиции, а затем с едва ли меньшим трудом пробился к креслу Гобера Мэллоу. Мэллоу с облегчением обернулся.
– Клянусь Селдоном, ты едва успел. Все достал?
– Вот, бери, – сказал Джаэль. – Здесь все, что ты просил.
– Хорошо. Как реагируют там, снаружи?
– Они совсем озверели, – лицо Джаэля дернулось. – Тебе никогда не следовало соглашаться на публичное слушание: ты мог бы добиться его отмены.
– Я этого не хотел.
– Поговаривают о самосуде. А люди Публиса Манлио на других планетах…
– Как раз хотел спросить тебя насчет этого, Джаэль. Он настраивает иерархию против меня, не так ли?
– Именно так! Это самый блестящий спектакль на свете! Как Секретарь по иностранным делам он поддерживает обвинение согласно межзвездному праву. Как великий жрец и Примас церкви он поднимает фанатические орды…
– Ладно, оставим. Помнишь изречение Хардина, о котором ты говорил мне месяц назад? Мы покажем им, что атомный бластер можно направить в обе стороны.
Члены совета поднялись в знак уважения к направившемуся на свое место мэру.
Мэллоу прошептал:
– Сегодня мой черед. Сядь здесь и следи за потехой.
Дневные слушания были открыты. Пятнадцатью минутами позже Гобер Мэллоу прошел сквозь враждебный шепот к свободному месту перед скамьей мэра. На него упал одинокий луч света, и на общественных визорах города, равно как и на мириадах личных визоров почти в каждом доме на планетах Установления появилась одинокая, вызывающе огромная человеческая фигура. Мэллоу начал просто и спокойно:
– Чтобы не тратить время, я признаю истинность всех пунктов, выдвинутых против меня обвинением. История насчет жреца и толпы в их изложении абсолютно точна – во всех подробностях.
В палате оживились, с галерей послышался торжествующий рев. Мэллоу терпеливо ожидал тишины.
– Однако представленная ими картина далека от законченности. Я прошу о разрешении дополнить ее в моем собственном стиле. Мой рассказ может сперва показаться не относящимся к делу. За это я прошу у вас извинения.
Мэллоу даже не заглядывал в лежащие перед ним бумаги с заметками.
– Я начну оттуда же, откуда и обвинение: со дня моих встреч с Джорейном Саттом и Джеймом Твером. Что происходило на этих встречах, вы знаете. Наши разговоры были изложены, и к этим изложениям мне добавить нечего: разве что мои собственные размышления в тот день.
Они носили характер подозрений, ибо события того дня выглядели странно. Обратите внимание на то, что два человека одновременно, двое моих случайных знакомых, делают мне неестественные и невероятные предложения. Один, секретарь мэра, просит меня сыграть роль правительственного агента разведки в весьма конфиденциальном деле, смысл и важность которого вам уже были разъяснены. Второй, самозваный лидер политической партии, просит меня вступить в борьбу за место в совете.
Естественно, я стал искать скрытые мотивы. Мотивы Сатта казались очевидными. Он не доверял мне. Возможно, он думал, что это я продаю атомную энергию и замышляю мятеж. И, возможно, он подталкивал ход событий – или думал, что это делает. В таком случае ему понадобился бы свой человек в роли шпиона при моей персоне на время предлагаемой миссии. Эта последняя мысль, однако, не приходила мне в голову, пока на сцене не появился Твер.
Теперь обратите внимание: Твер выдает себя за купца, переключившегося на политику, однако мне неизвестны подробности его купеческой карьеры, а познания мои в этой области огромны. И далее, хотя Твер и хвастался юридическим образованием, он никогда не слышал о Селдоновском кризисе.
…Гобер Мэллоу выждал, пока аудитория впитает смысл его слов, и был вознагражден впервые наступившей тишиной. Галерея переводила дух. Это относилось, правда, к жителям самого Терминуса. До населения внешних планет дойдет лишь подчищенная цензурой версия, удовлетворяющая требованиям религии. Они ничего не услышат о Селдоновских кризисах. Но о следующих ударах узнают и они.
Мэллоу продолжал:
– Кто здесь смог бы заявить, что человек с юридическим образованием может не иметь представления о смысле Селдоновского кризиса? В Установлении имеется только один вид образования, исключающий любые упоминания о планируемой истории Хари Селдона и упоминающий только о самом этом человеке как о полумифическом мудреце…
В этот миг я понял, что Джейм Твер никогда не был купцом. Я понял, что он был лицом духовным – возможно, полноправным жрецом. За эти три года, пока он изображал, будто возглавляет политическую партию купцов, он на деле являлся, без сомнения, человеком, продавшимся Джорейну Сатту.
В то время мне пришлось бить наугад. Я не знал замыслов Сатта насчет меня самого, но поскольку он, видимо, широким жестом подкидывал мне леску с крючками, я решил добавить к ней несколько метров своей собственной. Я сознавал, что Твер должен сопровождать меня в путешествии как неофициальный страж на службе Джорейна Сатта. Что ж, если бы он потерпел неудачу, для меня придумали бы другие уловки – и я мог не обнаружить их вовремя. Уже знакомый враг относительно безопаснее. Я предложил Тверу отправиться со мной. Он согласился.
Это, господа советники, объясняет две вещи: во-первых, что Твер не есть мой друг, свидетельствующий против меня неохотно, по велению совести – как в том пытается уверить вас обвинение. Он шпион, выполняющий оплачиваемую работу. Во-вторых, сказанное объясняет некоторые мои действия при первом появлении жреца, в убийстве которого меня обвиняют – об этих действиях не упоминалось, поскольку о них и не было известно.
…В палате совета послышалось беспокойное перешептывание. Мэллоу театрально откашлялся и продолжал:
– Мне крайне неприятно описывать мои ощущения в тот момент, когда я впервые услышал, что у нас на борту объявился миссионер-беженец. Мне крайне неприятно даже вспоминать о них. Основным моим чувством была дикая неуверенность. В миг, когда событие это обрушилось на меня, я воспринял его как ход со стороны Сатта, недоступный моему стратегическому мышлению и пониманию. Я оказался в полнейшей растерянности.
Я мог сделать одно. Я на пять минут избавился от Твера, послав его за моими офицерами. В его отсутствие я установил видеорекордер. Таким образом, что бы ни произошло, все можно было бы сохранить для последующего анализа. Это было сделано в надежде – отчаянной, но решительной, – что при повторном просмотре смущающие меня моменты станут понятнее.
С тех пор я раз пятьдесят просматривал эту видеозапись. Сейчас она со мной, и прямо сейчас, в вашем присутствии, мы просмотрим ее в пятьдесят первый раз.
