Майкл Крайтон - Случай необходимости
— Вот как?
— Да.
— А разве этого не было?
— Мне так не показалось, — ответил я.
Я прекрасно знал, что изначально мог ошибиться. Беременность могла подтвердиться при микроскопическом исследовании, в то время как непосредственно само вскрытие ее не показало. Но подобная возможность все же отчего-то представлялась мне маловероятной.
Я позвонил в лабораторию Мерфа, желая узнать, не закончены ли уже тесты с пробами крови. Выяснилось, что еще нет; и результы будут готовы только во второй половине дня. Я сказал, что перезвоню ему позже.
После этого я открыл телефонную книгу и нашел в ней адрес Анжелы Хардинг. Она жила на Каштановой улице, замечательный адрес.
Я отправился на встречу с ней.
* * *
Каштановая улица берет свое начало в самом конце Чарльз-Стрит, у подножия Бикон-Хилл. Это очень тихий квартал, застроенный старыми домами, с находящимися здесь же антикварными магазинами, уютными ресторанчиками и маленькими бакалейными лавчонками; обитателями этого района были по большей части молодые и лишь еще только приступающие к самостоятельной деловой карьере профессионалы — врачи, адвокаты, банкиры — те, кому для престижа было необходимо иметь хороший адрес, но кому в то же самое время средства еще не позволяли поселиться где-нибудь в Ньютоне или Веллесли. Оставшуюся часть жителей составляли профессионалы старые, люди преклонного возраста, лет пятидесяти-шестидесяти, те кто вернулся сюда после того, как их дети уже давно выросли и создали собственные семьи. Если вам в голову придет мысль обосноваться в Бостоне, то будет лучше всего поселиться на Бикон-Хилл.
Разумеется, проживали в квартале и представители учащейся молодежи, но только обычно им приходилось ютиться в маленьких квартирках по трое или даже по четыре человека; потому что наем жилья небогатый студенческий карман мог оплатить только в складчину. Более старшим обитателям здешнего района, по всей видимости, подобное соседство было по душе. Студенты вносили живое разннобразие в размеренную жизнь тихого квартала. Выражаясь более точно, подобное соседство устраивало их до поры до времени, до тех пор, пока эти самые студенты прилично одевались и чинно себя вели.
Анжела Хардинг жила на втором этаже дома без лифта; я постучал в дверь. Мне открыла стройная, темноволосая девушка в миниюбке и свитере. На щеке у нее был нарисован цветочек, и еще она носила большие старомодные очки со слегка затемненными стеклами.
— Это вы Анжела Хардинг?
— Нет, — ответила девушка. — Вы опоздали. Она уже ушла. Но может быть она будет звонить.
Тогда я сказал.
— Меня зовут доктор Берри. Я патологоанатом.
— А…
Она стояла на пороге в нерешительности, закусив губу и разглядывая меня.
— А вы Пузырик?
— Да, — ответила она. — А откуда вы знаете? — Но она тут же щелкнула пальцами. — Ну конечно же. Это вы были у Супербашки вчера вечером.
— Да.
— Я слышала, что вы заходили к нему.
— Да.
Она отступила от двери, давая мне пройти.
— Заходите.
Мебели в квартире почти не было. В гостинной одиноко стоял диван, и еще на пол было брошено две подушки; через приоткрытую дверь в соседнюю комнату мне была видна неубранная кровать.
— Я собираю сведения о Карен Рэндалл, — сказал я.
— Я слышала.
— Это здесь вы все втроем жили этим летом?
— Ага.
— Когда вы видели Карен в последний раз?
— Мы с ней не виделись вот уже несколько месяцев. И Анжела тоже, — ответила она.
— Анжела сама сказала вам об этом?
— Да. Конечно.
— А когда она вам это сказала?
— Вчера вечером. Вчера мы говорили о Карен. Понимаете, когда только-только узнали об… о том, что с ней случилось.
— Кто вам сказал об этом?
Она пожала плечами.
— Просто пошли слухи.
— Какие слухи?
— Что у нее была неудачная чистка.
— Вы знаете, кто это сделал?
— Полиция арестовала какого-то врача, — сказала она. — Но ведь вы тоже уже слышали об этом.
— Слышал, — согласился я.
— Возможно, это он сделал, — она снова пожала плечами. Пузырик отбросила с лица спадающие на него пряди длинных черных волос. У нее была очень бледная кожа. — Но я точно не могу сказать. Не знаю.
— Что вы имеете в виду?
— Ну… Карен ведь не была дурочкой. Она знала, чем это черевато. Тем более, что у нее это было не в первый раз. И летом тоже.
— Аборт?
— Ага. Точно. Как раз после последнего аборта она впала в депрессию. И после этого ей даже пару раз было не в кайф, и ее это очень злило. Зациклилась на детях, вот у нее и начинались глюки. Мы даже не хотели, чтобы она ловила кайф, чтобы после аборта прошло какое-то время, но она заупрямилась. С ней было плохо. Совсем плохо.
— Что вы хотите этим сказать? — постарался уточнить я.
— Один раз она представила себя ножом. Тогда она начала как будто выскабливать комнату, не переставая визжать, что все здесь в крови, как будто все стены были в крови. Окна ей представлялись детьми, как будто они чернеют и умирают. Совсем никуда не годится.
— И что вы тогда предприняли?
— Мы заботились о ней, — передернула плечами Пузырик. — Что же еще нам оставалось делать?
Протянув руку, она взяла со стола кружку и проволочку, загнутую небольшой петлей на конце. Она взмахнула петлей, и тот час же в воздухе появилась целая стайка мыльных пузырей, которые затем стали медленно планировать вниз. Она глядела на них. Один за другим пузыри касались пола и лопались.
— Никуда не годится.
— А у кого она летом делала аборт?
Пузырик рассмеялась.
— Не знаю.
— А как это происходило?
— Ну, она залетела. Тогда она объявила, что спиногрыз ей не нужен и поэтому она собирается избавиться от него. Она где-то пропадала целый день, а затем объявилась здесь как ни в чем не бывало, довольная и счастливая.
— И никаких проблем?
— Абсолютно, — она выпустила в воздух новую вереницу мыльных пузырей и смотрела на них. — Совершенно никаких. Извините, я отойду на минутку.
Она отправилась в кухню, где налила себе стакан воды и выпила какую-то таблетку.
— Отходняк начинался, — пояснила она, вернувшись.
— А что это было?
— Бомбы.
— Бомбы?
— Ну да. А что же еще, — она нетерпеливо взмахнула рукой.
— Амфетамин?
— Метедрин.
— И вы постоянно на нем?
— Сразу видно, что вы врач, — она снова отбросила с лица упавшие на него длинные пряди. — Постоянно задаете вопросы.
— А где вы достаете это?
Я успел разглядеть капсулу. В ней было по меньшей мере пять миллиграмм, в то время как товар, появляющийся на черном рынке имел по большей части расфасовку по одному миллиграмму.
